Отец Григорий. Жизнь, посвященная Богу

Обеты, данные отцом Григорием Господу, при встрече с матушкой Ниной были приняты ею как должное. Ведь они были плоть едина[16].

Отец Алексий

Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дний исполню его и явлю ему спасение Мое.

Пс. 90, 15-16

Шел шестой год после освобождения отца Григория из зоны. Он имел уже соответствующий документ со всеми подписями и печатями на право свободного передвижения и отъезда. Но все это была лишь хорошо замаскированная форма задержания человека в Магаданском крае, куда из более цивилизованных мест и по контракту не заманишь, а работники тут нужны. Формально все конституционные нормы по отношению к нему были соблюдены: выдан паспорт, – но реально возможность попасть, как говорили здесь, «на материк» была минимальной. Большинство бывших заключенных, освободившись из зоны и предприняв неудачные попытки уехать, оставались тут же. Постепенно приживаясь, они начинали новую жизнь.

«На материк» можно было попасть лишь самолетом. Пассажирских рейсов в то время не было, летали только транспортные или почтовые самолеты, на которые брали по два-три человека кроме команды, в основном – начальство. Местное же малочисленное население писалось в негласную очередь на годы вперед. Кроме того, стоимость перелета до любого места, где были открыты к тому времени пассажирские авиалинии, была баснословно велика.

Отец Григорий устроился работать в систему Дальстроя, записавшись в очередь на вылет и собирая каждую копейку на оплату дороги до материка и на билет со многими пересадками до Свердловска. Ему довелось поработать и с геологами, и на метеостанции, и просто на строительстве дорог.

Покатилась череда лет жизни формально свободного, но фактически запертого (только уже не в стенах зоны, а в необъятных просторах Севера) человека, выжившего на сталинской каторге и теперь прилагающего все усилия, чтобы вырваться на родину к семье.

Жил он, где получалось: летом – в палатках, зимой – в бараках геологов, в вагончиках дорожников и в передвижных станциях метеослужбы. Как и раньше, он оставался сдержанным и молчаливым человеком, но не угрюмым. Он был трудолюбив и вынослив. Зона выработала в нем обостренное чувство опасности, связанное с природными явлениями, сложными жизненными ситуациями и человеческими конфликтами. Народ на Севере в те далекие времена в большинстве своем был грубый и малообразованный. Население края пополнялось тогда в основном освободившимися из зоны заключенными.

К отцу Григорию по северным суровым меркам относились хорошо: умен, трудяга, никогда не подведет, верный человек, но – «не свой». Не пьет, не сквернословит, а иногда взглянет своими синими глазами, да так, что не поймешь – или он тебя почему-то жалеет, или знает что-то такое, от чего становится не по себе. Даже языки грубиянов и матерщинников под этим взглядом прилипали к гортани. Ну не свой он был среди них, хоть и уважаемый человек.

Работая, отец Григорий творил Иисусову молитву – так повелось еще с зоны. Его молодая и цепкая память, которая с младенчества была настроена на молитвы, восстановила почти всю Божественную литургию, главы из Священного Писания, молитвы о здравии и об упокоении, утреннее и вечернее правило, тексты акафистов. Кроме того, он читал и светскую литературу, которую удавалось добыть. В его бумагах был найден список авторов и книг, прочитанных им после освобождения. Среди них – в основном классика. Книги Максима Горького, Стефана Цвейга, Джека Лондона… Сохранились даже отдельные выписки из прочитанного, много страниц выписано из «Тружеников моря» Виктора Гюго. Живой, светлый ум батюшки все время старался увидеть мир глазами других людей.

Позднее, когда батюшка служил уже настоятелем Свято-Духовской церкви в Смолино, он как послушание благословлял своим духовным чадам чтение книг писателей-классиков. Одна духовная дочь отца Григория, Любовь, рассказывала, что получила однажды от батюшки благословение читать книги Виктора Гюго. Прочитав шесть томов из полного собрания сочинений писателя, она остановилась на чтении трагического произведения «Валентин и Валентина» и, потрясенная событиями, описанными в романе, пришла к батюшке со словами: «Все, больше читать не могу…». Отец Григорий, внимательно взглянув на Любовь, тихим голосом сказал: «А больше и не надо…». Так сбывались слова батюшки, записанные им в духовном дневнике: «Большое дело – давать читать с размышлением. В этом секрет подхода к душе. А непродуманно дать чтение – это просто забросать книгами, не сообразуясь с наклонностью человека. Когда от книги прочитанной осталось впечатление, это значит – попал в цель, а если не так, то считай свой заряд пропавшим».