Отец наших отцов

– Не спорю, наши услуги недешевы, но деньги необходимы, чтобы сохранять преимущество перед конкурентами в чистой науке, – сказала Соланж. – В государственных больницах приживаемость при пересадке составляет всего шестьдесят процентов, а у нас в «Мимозе» – целых семьдесят пять. Это обеспечивает нам поток пациентов со всего мира и позволяет поддерживать уровень цен.

В помпезном кафетерии они приняли участие в церемонии «кофе в пластмассовом стаканчике». Напиток был лишен аромата, но хирург отдала должное его высокой температуре и горькому вкусу – то и другое было полезно для напряженных после операции нервов.

Она закурила и что было силы затянулась, наполняя легкие успокоительным никотином. Целебное воздействие растительного препарата на теплокровных!

– Собственно, мы пришли к вам с единственным вопросом, – начала Лукреция Немрод. – Откуда мы взялись?

Хирург колебалась, отшутиться или ответить серьезно. Размышляя, она выпила до дна свой кофе.

– У меня специфическое образование, – заговорила она. – Я училась на хирурга, но изучала также клеточную биологию, чтобы специализироваться в пересадках. Интересуясь развитием клеток, их организацией и взаимной переносимостью, я поняла, почему одни принимают друг друга, а другие отторгают. Идемте, я покажу вам кое-что любопытное.

Она пригласила журналистов в лабораторию, по соседству с которой располагались клетки и аквариумы. Там она показала им сосуд, в котором они разглядели множество подвижных бежевых точек.

– Спрашиваете, от кого мы произошли? От них.

Она взяла пипетку и набрала в нее немного воды, полной жизни.

– От этих бактерий, от одноклеточных. Они царствовали на Земле миллионы лет, пока не произошла трансформация. Бывшие инфузории превратились в рыб.

Она перешла к аквариуму с маленькими гуппи, взяла сачок, выловила по соседству скалярия и запустила к гуппи. Более крупный, зубастый и агрессивный скалярий тут же принялся кусать гуппи.

По словам Соланж, вернувшись через две недели, журналисты убедились бы, что у самцов гуппи исчезли их разноцветные хвосты.

– Это чтобы не привлекать внимание хищного скалярия. Они преобразуют свой организм, приспосабливаясь к новому фактору, нарушившему привычную среду. Пока среди них будет рыскать хищник, ни один самец не отрастит большой разноцветный хвост. Так действует эволюция, здесь ее можно наблюдать напрямую, как в убыстренном кино. Если забрать из аквариума с гуппи скалярия, они снова станут яркими – это их способ приманивать самок.

Она стала объяснять, как изменения во внешней среде принуждают клетки к трансформациям.

– То же самое и с человеком. Он приспособился.

– К какой помехе?

– К Рифту. Возникновение этого разлома заставило первых протолюдей прижиться в безлесной саванне. Там некуда было влезать, спасаясь от хищников. Пришлось выпрямиться, чтобы видеть опасность издалека, поверх высокой травы. А выпрямившись из страха нападения, они перешли от регулярного обитания на деревьях с редким вставанием на две ноги к регулярной двуногости с редким залезанием на деревья.

Страх хищников… Лукреция вспомнила изображение эволюции в кабинете Аджемьяна. Там рыбка задавала вопрос матери. Кем были вышедшие из воды? Кто эволюционировал? Встревоженные. Напуганные. Недовольные. Те, кто хотел, чтобы мир изменился. К ним можно было бы добавить еще параноиков. Тех, кто всюду видел опасности или предвидел надвигающиеся проблемы.

Соланж Ван Лисбет наклонилась, изображая сгорбленную обезьяну.

– Вставание на задние конечности высвободило передние, – объяснила она. – Руками, ставшими вдруг свободными, можно было держать палку, а можно и оружие.

Прямохождение открыло дверь для других изменений, в том числе в костяке. У прямоходящего таз превращается в корзину, удерживающую кишки. Раньше соединение позвоночника с черепом было продольным, а благодаря выпрямлению он отодвинулся вниз, что позволило черепу увеличиться в объеме, потому что он больше не был заперт костным мозгом.

– За два миллиона лет его объем вырастет от 450 до 1000 кубических сантиметров, а к нашему времени уже до 1450 кубиков. – Для наглядности она показывала черепа разных объемов.

– Почему у нас почти не осталось шерсти? – задал вопрос Исидор Каценберг.

– Опять-таки приспособляемость. Шерсть была нужна для того, чтобы малыши цеплялись за материнские животы. Когда матери смогли брать детей на руки, шерсть стала не нужна. Осталась только шерсть на голове – защита от солнца.

– А брови?

– Так, мелочь. Защита на случай дождя.

Теория, озвучиваемая доктором Ван Лисбет, называлась «трансформизм», ее выдвинул в 1815 году Жан-Батист Ламарк, которого она восхваляла как единственного, истинного основателя современной палеонтологии человека.

– В чем разница между ламаркизмом и дарвинизмом? – спросила Лукреция Немрод, открыв в своем блокноте дарвинскую лекцию Конрада.