Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

Два года провел у нас писатель Юрий Мамлеев с женой. Он любил говорить мне об индийских учениях. Как раз в это время мне пришлось писать статью на эту тему, и меня, лингвиста, просто удручала сложная терминология, которой в Индии придают некое мистическое всесилие. Диалога в этой области у нас с ним не получалось. В его рассказах меня смущало, что его персонаж-мертвец описывался[336].

Юрий Витальевич так описывал свое пребывание в Сен-Жорже: «В своих действиях иезуиты были очень лояльны — никакой русофобии. У них был скорее изучающий подход, и они никому не навязывали своих идей. <…> Священники давали преподавателям возможность совершенно свободно говорить на такие сложные темы, как Толстой, Достоевский и прочие. <…> Я думаю, они просто хотели понять, кто такие русские, как они мыслят и насколько глубоки их религиозные воззрения. И одновременно это был профессиональный институт, который обучал русскому языку и литературе»[337]. В принципе, неудивительно, что преподавание в «институте», как его называет Мамлеев, велось в свободной форме, а иезуиты не особо вмешивались в учебный процесс, поскольку на деле, если верить Алексею Стричеку, это были всего лишь интенсивные курсы русского языка для начинающих[338].

Жизнь Мамлеевых более-менее наладилась: у обоих была постоянная и не очень тяжелая, а в случае Юрия Витальевича еще и интересная работа, комната в особняке с живописным видом, но одно их все-таки тревожило — во Франции они находились полулегально и в любой момент могли быть депортированы. По крайней мере, так считали они сами. С этой бюрократической коллизией в биографии Мамлеева связан один момент, кажущийся мне чрезвычайно забавным.

Вы, наверное, уже заметили, что Юрий Витальевич в разговорах о себе был склонен к самоповторам и бесконечному пересказыванию одних и тех же фактов и мыслей. Возможно, это не очень заметно для незаинтересованного читателя, поскольку обычно паттерны мамлеевской мысли разнесены по множеству текстов, будь то статьи или интервью разных лет. Но в случае с историей получения французского вида на жительство Юрий Витальевич превзошел себя. В «Воспоминаниях» он рассказывает:

Шла весна 1983 года. Мы с Машей по-прежнему были нелегалами, и главной проблемой оставалось получить право официально жить во Франции. Казалось, что это подвешенное состояние никогда не закончится, и вдруг свершилось… И, конечно (как, впрочем, и всегда), не обошлось без литературы, и в данном случае — без французского ПЕН-клуба. Дело в том, что Рене Тавернье наконец прочитал «Шатунов». Он заявил, что это исключительный роман, и добавил:

— Такой писатель должен жить здесь, в центре европейской культуры.

Затем он написал письмо Жаку Лангу, министру культуры Франции на тот момент, в котором сообщил, что я — писатель с большой буквы, а коль скоро так, то я просто обязан жить в Париже. <…> Это обстоятельство повернуло ситуацию на сто восемьдесят градусов — из нелегалов мы превратились в полноправных жителей Франции, причем у меня был еще статус писателя с большой буквы…[339]