Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

Мамлеев прямо — вопреки многочисленным попыткам своего времени — заявляет, что какое-либо совмещение или объединение марксистского, который считает единственно последовательно материалистическим, и психоаналитического подходов невозможно. Фрейдистское понимание бессознательного, по его мнению, является идеалистическим[60].

Судя по немногочисленным архивным документам, дошедшим до наших дней, Виталий Мамлеев намеревался последовательно развивать свой пессимистичный взгляд на совместное будущее психоанализа и советской науки. Об этом свидетельствует, например, сохранившийся план доклада «Проблема изучения психологии отхода от религии». Это была «одна из первых попыток (если не первая) исследовать не обращение, конверсию, а обратный процесс — деконверсию в отечественной науке»[61].

У нас есть все основания предполагать, что за туманным понятием «психопатология» Юрий Мамлеев, скептически относившийся ко всему материальному, стремился если не скрыть, то отодвинуть на второй план весьма приземленный характер отцовских изысканий, равно как и тот факт, что в книгах и журналах рядом с его фамилией громоздился аляповатый словесный кадавр: «Центральный совет Союза воинствующих безбожников СССР». Более того, Виталий Мамлеев был, пусть и косвенно, связан с НКВД: после аспирантуры он получил место в основанном чекистами Государственном институте по изучению преступности и преступника (ныне Институт законодательства и сравнительного правоведения).

Всякий художник стремится подлатать реальность в соответствии со своим художественным видением мира, и потому неудивительно, что вместо обыденных фактов в рассказах Юрия Мамлеева о семье возникал скорее полуфантомный образ отца — эдакого булгаковского профессора, обладавшего почти сверхъестественным даром исцеления душевных недугов:

Как-то мы шли с ним по Тверскому бульвару. Я разоткровенничался и рассказал ему о своих фантастических снах. Эти страшные ночные приключения одолевали меня. Я старался проснуться и как бы просыпался, но сон во сне все еще продолжался какими-то двойными или даже тройными циклами, и лишь к утру я из них наконец выходил.

И вот на Тверском отец выслушал мой рассказ о ночных историях, где появлялись всякие чудовища, преследовавшие меня, я от них спасался, они вновь и вновь пытались достать меня своими щупальцами. Рассказывал я отцу про все это весело, а он взял меня за плечи и, глядя мне в глаза, мощным гипнотизирующим, каким-то убийственным тоном приказал: «Больше тебе это никогда не будет сниться!» И действительно, пугающие детские сновидения прекратились. Как рукой сняло![62]

Как бы то ни было, академическая карьера старшего Мамлеева продлилась недолго. В самом конце 1920-х психологическая наука попадает под идеологический пресс, и даже критические упоминания фрейдизма становятся более чем нежелательными. Дело в том, что ранняя история советского психоанализа была тесно связана с именем Льва Троцкого, который не только не замечал[63] очевидного для многих противоречия между фрейдистскими идеями и материалистическими догматами, но и считал психоанализ одним из средств создания нового человека, лишенного индивидуалистических пережитков. В 1930 году закрывается Русское психоаналитическое общество, а к 1933-му на психоанализ налагается официальный запрет, и его ведущие представители попадают под каток государственного террора.