Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

— Понимаете, — раздался наконец голос Юрия Витальевича, когда Мария Александровна закончила, — есть разные уровни понимания. Вот это нижний уровень понимания — оккультизм без Традиции, голая оккультная наука, которая в таком виде не отличается от науки материалистической. Это нижние воды, контрпосвящение, которое закрывает путь в небо на семь печатей. Далее следует понимание оккультное, но уже замешанное на Традиции. Это второй уровень. За ним идет уровень третий — Женевская конвенция.

— Женевская конвенция? — переспросил Анцетонов.

— Женевская конвенция, — подтвердил Юрий Витальевич. — Ну а потом начинаются уже истинные уровни понимания: религиозное, метафизическое, Рене Генон, «Начала» Оригена, Майстер Экхарт, а на вершине всего этого — индийская метафизика, метафизика Веданты. Конечно, человек может проделать весь этот путь, от первого уровня до вершины, но это не каждому дано, можно сказать — единицам. Английские вот эти мистики, они на первом уровне остались. Понимаете, вот есть йога как глубинная метафизическая практика, а есть йога оздоровительная, в которой ничего нет от той традиции, от той практики, которой она была и есть изначально. Профанация, профанация…

«Надо было хоть тортик взять», — подумал вдруг Анцетонов, заметив, как Мария Александровна двигает туда-сюда по столу вазон с баранками.

— Ну а как вам музыка? — сказал вслух Анцетонов, сложив пальцы замком. Тем временем в колонках звучал аккордеон, исполняющий нечто вроде того, что иногда ошибочно принимают за русское народное.

— Музыка такая, будто ты уже умер, — ответил Юрий Витальевич. — Похоже на музыканта одного петербургского. Как его? Не от мира сего такой… Как же его…

— Каравайчук?

— То ли Каравайчук, да, то ли Ковальчук, — задумался Юрий Витальевич, нахмурив не очень тяжелые брови, — то ли Куройчук. Маша должна знать… Маша, как звали того музыканта петербургского, который такую вот музыку играл? В очках такой.

Мария Александровна приложила палец не то к подбородку, не то ко рту, явно что-то вспоминая. На диван молча прыгнул похожий на подсолнечное масло кот Василий. Анцетонов окинул взглядом книжные шкафы, на которых, впрочем, не обнаруживалось ничего паранормального: собрания Достоевского и Льва Толстого, некоторое количество Максима Горького, Чехов, русская классическая поэзия, скромные, почти нищенские издания философов, которые можно встретить в любом сетевом магазине. Несколько обособленно чернели мягкие корешки Бориса Акунина и каких-то писателей, имена которых гостю ничего не говорили: видимо, попали сюда эти безвестные книжки из рук самих авторов, их написавших.

— Курехин! — воскликнула Мария Александровна. — Сережа Курехин! Он Юру очень любил. Юра, скажи — на Курехина похоже?

— Да, да, — снова закивал Юрий Витальевич, — очень похоже.

Анцетонов достал записную книжку, полистал, вернул обратно. Спросил, как научиться различать незримое в зримом. Юрий Витальевич как будто не понял вопроса и ушел от ответа, вместо этого потребовав еще чаю. Только Мария Александровна вышла, как хозяин дома обратился к гостю, переменив тон с устало-благостного на приободренный, но оттого менее понятный:

— Ну ты бы хоть цветочков ей принес, — сказал он, кивнув в сторону кухни. И тут же добавил: — Да хоть бы и картошки мешок.

— В следующий раз, — ответил Анцетонов. — В следующий раз обязательно принесу…

Юрий Витальевич подмигнул сразу двумя обмельчавшими и почти незрячими глазами. «Хоть бы картошки мешок», — повторил он полушепотом. От этой словно невзначай оброненной реплики в душе у Анцетонова что-то щелкнуло, на лбу и ладонях появились моментальные капельки пота, даже в ногах зябко похолодело. Он вспомнил, чем занял себя, пока ехал в метро, и сказал:

— Юрий Витальевич, не знаю, как бы вам это получше объяснить, но…

На этом «но» Анцетонов осекся. К счастью, вернулась Мария Александровна. Никакого чая она не принесла, однако вторжение ее помогло переменить тему беседы. Анцетонов попросил рассказать, как им жилось в Америке, про Южинский кружок и, в конце концов, о том, как зовут кота Василия, который все это время сверлил гостя злыми немигающими блюдечками глаз. Анцетонов заметил на своих брюках бело-рыжие клочочки шерсти, хотя он не мог вспомнить, чтобы Василий об него терся. Мария Александровна, будто вторя коту, ласково-безучастно смотрела на него блеклыми зрачками.

— А что вы думаете о фильмах Дэвида Линча? — спросил Анцетонов.

— Кого? — не понял Мамлеев.

— Дэвида Линча, — настаивал Анцетонов. — «Синий бархат», «Малхолланд Драйв»… Не смотрели? Вас иногда называют русским Дэвидом Линчем.

— Ой, Юра, надо обязательно посмотреть, с кем это тебя сравнивают, — заметила Мария Александровна.