К этому моменту слушатели разделились на тех, кто все понимает, и на тех, кто не понимает ровным счетом ничего из того, что хрипит Дудинский. С ужасом я осознал, что отношусь ко вторым, в то время как первые внимательно слушали и даже умудрялись смеяться в местах, которые, видимо, должны были смешить. Я же чувствовал, как голова моя стремительно пустеет и чья-то невидимая рука набивает ее медицинской ватой или скомканным экземпляром газеты «Известия». Стараясь не производить звуков, я стал наливать себе вино — стакан за стаканом, чтобы тут же этот стакан опрокидывать и наливать новый. Удовольствия от этого я не получал никакого, даже не чувствовал винный вкус, но мне показалось, будто самое разумное, что можно делать в ситуации, в которой я очутился, — пить, чтобы протрезветь, чтобы вытащить из головы этот ватный шар, вложенный чтением Дудинского. Он же все не прекращал, продолжая размеренно хрипеть.
Игорь Ильич так увлекся собственным произведением, что не заметил, как задевает ногой провод от освещавшей его белой лампы. Она зловеще наклонялась, обещая в любую секунду обрушиться на гипсовую голову чтеца. К моему удивлению, никто не замечал этого обстоятельства, и вполне возможно, что если кто-то все-таки замечал, то втайне надеялся, что это происшествие случится, привнеся в эрзац южинских вечеров необходимый элемент кровожадной мистики.
Через полчаса слушатели все же начали перешептываться о чем-то своем. Игорь Ильич возмущается, совершенно недовольный гостями, но сипит своим ртом дальше:
— Она. Если зайти в интернет, то можно обнаружить некие контуры и очертания прошлого и настоящего, которые не имеют никакого значения. Народ смирился со своей участью, но делает вид, что ему чего-то не хватает. — Дудинский прервался: — Если вам неинтересно, я вас мучить не буду. Если кому надо, я пришлю текст, сами почитаете.
— Читай-читай, — сказал музыкант Вороновский. — Читай.
— Читай, — подтвердил Сергей Пахомов.
Уговоры, надо заметить, подействовали.
ОНА
ЭТО
ОНО
ОНА
ОН
ОНО
ОН
— Давайте перерыв на антракт сделаем, выпьем, покурим, — сказал Дудинский, дав понять, что это далеко не конец.