Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

К этому моменту слушатели разделились на тех, кто все понимает, и на тех, кто не понимает ровным счетом ничего из того, что хрипит Дудинский. С ужасом я осознал, что отношусь ко вторым, в то время как первые внимательно слушали и даже умудрялись смеяться в местах, которые, видимо, должны были смешить. Я же чувствовал, как голова моя стремительно пустеет и чья-то невидимая рука набивает ее медицинской ватой или скомканным экземпляром газеты «Известия». Стараясь не производить звуков, я стал наливать себе вино — стакан за стаканом, чтобы тут же этот стакан опрокидывать и наливать новый. Удовольствия от этого я не получал никакого, даже не чувствовал винный вкус, но мне показалось, будто самое разумное, что можно делать в ситуации, в которой я очутился, — пить, чтобы протрезветь, чтобы вытащить из головы этот ватный шар, вложенный чтением Дудинского. Он же все не прекращал, продолжая размеренно хрипеть.

Игорь Ильич так увлекся собственным произведением, что не заметил, как задевает ногой провод от освещавшей его белой лампы. Она зловеще наклонялась, обещая в любую секунду обрушиться на гипсовую голову чтеца. К моему удивлению, никто не замечал этого обстоятельства, и вполне возможно, что если кто-то все-таки замечал, то втайне надеялся, что это происшествие случится, привнеся в эрзац южинских вечеров необходимый элемент кровожадной мистики.

Через полчаса слушатели все же начали перешептываться о чем-то своем. Игорь Ильич возмущается, совершенно недовольный гостями, но сипит своим ртом дальше:

— Она. Если зайти в интернет, то можно обнаружить некие контуры и очертания прошлого и настоящего, которые не имеют никакого значения. Народ смирился со своей участью, но делает вид, что ему чего-то не хватает. — Дудинский прервался: — Если вам неинтересно, я вас мучить не буду. Если кому надо, я пришлю текст, сами почитаете.

— Читай-читай, — сказал музыкант Вороновский. — Читай.

— Читай, — подтвердил Сергей Пахомов.

Уговоры, надо заметить, подействовали.

ОНА. С человечеством вообще давно пора завязывать. Мы еще поздно подключились к сворачиванию проекта. Надо было тогда, когда фаворский свет впервые получили с помощью электричества.

ЭТО. Способ избежать смерти простой. Когда она за кем-то приходит, нужно начать рассказывать ей о своих творческих планах. Постарайтесь доказать ей свою гениальность и незаменимость. Объясните, что если вы что-то не сделаете, то вообще настанет конец всему и вся. И чем убедительнее окажутся ваши доводы, тем выше шансы на отсрочку приговора. И так может повторяться сколько угодно раз. Смерть — особа понимающая и гуманная. Она ни за что не решится помешать талантливому человеку завершить начатое. Но увы — для сегодняшнего поколения отважиться на такой диалог не под силу.

ОНО. А Это — самая гуманная религия. С ее помощью мы подарим миллиардам заблудших душ возможность избежать апокалипсиса и вместо ада с его нечеловеческими мучениями оказаться в небытии.

ОНА. Сами виноваты. А то всех достали бесконечными абортами и отходами своей жизнедеятельности. Сами себя утопили в собственном говне.

ОН. Ну вот, вызывают черт знает куда. Просят минут пятнадцать постоять на коленях.

ОНО. Перед чем? Или перед кем?

ОН. Откуда я знаю. Наверняка каких-то очередных монстров раскручивают. Придется тащиться на край географии. Ради чего? Наверное, внедряют новый всеобщий ритуал, черт бы их побрал. Смена курса. И ведь ничего не возразишь. Вы как? Готовы?

— Давайте перерыв на антракт сделаем, выпьем, покурим, — сказал Дудинский, дав понять, что это далеко не конец.

(Час спустя.)