Отголоски войны

Онъ ударилъ правой рукой плашмя матроса прямо въ ухо, съ ловкостью спеціалиста въ японскомъ боксѣ. Пораженный неожиданностью и силой удара, матросъ бросилъ свою жертву на полъ и подскочилъ къ Филиппу, чтобы свалить его съ ногъ; но тотъ уже самъ легъ на спину между дверями. Если бы у матроса было хоть малѣйшее представленіе о «ю-юитсу», онъ бы отступилъ передъ этой позиціей, самой выгодной для самообороны. Но матросъ понятія не имѣлъ о японскомъ боксѣ и пострадалъ за свое невѣжество; ударомъ поднятой лѣвой ноги Филиппъ выбросилъ матроса за улицу, вывихнувъ ему при этомъ руку.

Когда ловко побѣжденный матросъ пришелъ въ себя, ему показалось, что воскресли чудеса древнихъ временъ. Но такъ какъ онъ не былъ герцогомъ и не могъ отомстить искусному боксеру, онъ молча поднялся и кое-какъ поплелся дальше.

Филиппъ всталъ.

— Ю-юитсу? — спросилъ молодой человѣкъ, тоже поднимаясь.

Филиппъ утвердительно кивнулъ головой.

— Я непремѣнно научусь этому боксу. Позвольте поблагодарить васъ отъ души.

— Пустяки, — сказалъ Филиппъ. — Можете вы дать мнѣ комнату? Я вѣдь полагаю, что вы хозяинъ?

— Раевѣ вы меня не знаете? — спросилъ съ нѣкоторымъ удивленіемъ молодой человѣкъ.

— Нѣтъ, — отвѣтилъ Филиппъ. — Откуда мнѣ васъ знать? Но такъ какъ вы собирались вытолкать матроса, то я естественно предположилъ…

— А вы не узнали меня по портретамъ? — Въ удивленіи молодого человѣка звучала нѣкоторая обида.

— По какимъ портретамъ?

— Они были во всѣхъ газетахъ. Всюду печатались интервью со мной. Я — Гильгэ. Вы слыхали вѣдь о «букмэкерѣ» Гильгэ?

— Нѣтъ, никогда не слыхалъ, — отвѣтилъ Филиппъ съ улыбкой.

— Не слыхали о букмэкерѣ Гильгэ?! Онъ пользовался огромной извѣстностью. Мнѣ совѣстно говорить объ этомъ, потому что это — мой отецъ. Онъ былъ абсолютно честенъ въ дѣлахъ. Умирая, онъ оставилъ мнѣ большое состояніе; но такъ какъ я, къ несчастію, не одобряю букмэкерства, то пришлось найти какое-нибудь дѣло, удовлетворяющее требованіямъ моей совѣсти. Таково именно мое теперешнее предпріятіе.

— Какое?

М-ръ Гильгэ старался сдержать свое изумленіе передъ необыкновеннымъ невѣжествомъ Филиппа и сказалъ:

— Пойдемте ко мнѣ въ бюро; тамъ я вамъ все скажу.

Онъ провелъ Филиппа въ бюро налѣво отъ передней. Оно было освѣщено электричествомъ; вся мебель была зеленая въ новомъ стилѣ, а на стѣнахъ висѣли снимки съ картинъ Уотса

— Хотите табаку? — предложилъ Гяльгэ, раскрывая свой кисетъ. — Мое предпріятіе — филантропическое, сэръ. Я хочу сдѣлать для опустившихся людей хорошаго круга то, что лордъ Роутонъ сдѣлалъ для низшихъ классовъ. Я ничего не имѣю противъ низшихъ классовъ, но у нихъ другія привычки, чѣмъ у насъ. И мнѣ всегда казалось, что самое тяжелое для человѣка изъ общества, когда ему очень не везетъ въ жизни, — это необходимость жить, какъ живутъ люди низшаго сословія, и терпѣть ихъ общество. Представьте себѣ, каково человѣку, болѣе или менѣе утонченному, если несчастье или легкомысліе доводятъ его до того, что ему приходится жить въ одномъ изъ Роутоновскихъ домовъ. Представьте себѣ его естественное отвращеніе къ одеждѣ, манерамъ, — въ особенности за столомъ, — къ говору тѣхъ, съ кѣмъ ему приходится жить вмѣстѣ. Я поэтому устроилъ пансіонъ для людей изъ общества, которые потеряли все до послѣдняго сикспенса.

— Мое положеніе въ эту минуту именно такое, — вставилъ Филиппъ.

Гильгэ учтиво поклонился и продолжалъ:

— Мой пансіонъ названъ «Угловымъ Домомъ», потому что здѣсь есть уголъ для всякаго человѣка приличнаго вида и умѣющаго вести себя въ обществѣ.

— А кто судья, рѣшающій, благопристоенъ ли человѣкъ и хорошія ли у него манеры? — спросилъ Филиппъ.

— Я самъ, сэръ. Если мнѣ гость не нравится, я говорю, что всѣ комнаты заняты.

— Вы, значитъ, всегда здѣсь?

— Да, всегда. Этотъ домъ — цѣль моей жизни. Я сплю отъ пяти часовъ утра до двѣнадцати… А отъ двѣнадцати до двухъ я гуляю. У меня вышла стычка съ человѣкомъ, котораго вы такъ любевно вышвырнули за дверь, изъ-за того, что я не хотѣлъ принять его. Я сказалъ ему, что нѣтъ свободныхъ комнатъ, а онъ не повѣрилъ. Такого человѣка невозможно впустить въ Угловый Домъ, гдѣ манеры настолько изысканны, насколько кошельки пусты. Мы ѣдимъ на мраморныхъ столахъ безъ скатерти, но никто изъ насъ не ѣстъ горошка ножомъ. У насъ бумажныя салфетки, но мы не шумимъ и не говоримъ бранныхъ словъ. Дамы поднимаются первыми изъ-за стола.

— Есть и дамы?

— Конечно. Потерпѣвшія несчастье женщины общества, я полагаю…

— И цѣна за ночлегъ шесть пенсовъ? — спросилъ Филиппъ, наполняя комнату табачнымъ дымомъ.

— Да. Это какъ разъ оплачиваетъ расходы. Комнаты маленькія, но вентиляція отличная. Прежнія комнаты раздѣлены на двѣ и даже на три каютки, но плотными перегородками, не пропускающими звука. Меблировка дешевая, но въ каждой комнатѣ иная — въ современномъ художественномъ стилѣ. Я даже не могъ отказать себѣ въ удовольствіи украсить стѣны каждой комнаты дешевыми снимками съ картинъ. Въ наше время, когда можно купить за три пенса Рафаэлевскую Мадонну…

— Совершенно вѣрно! — прервалъ его Филиппъ. — Скажите, могу я получить комнату за сикспенсъ?