Ханна смотрела на меня своими сумеречными глазами и больше ничего не говорила. А я тормозила. Нет, я сразу поняла, что она может иметь в виду, но просто не могла вот так просто взять и поверить в это. «Ты беременная?» «Да! Ты за меня рада? Слушай, принеси хотя бы яблочко. Хотя лучше что-то посущественней, от яблок у меня квакает в животе». Я присела. «Слушай, я что-то не понимаю, когда же ты успела?» «В Турции, где ж еще?» «То есть он у тебя от турка?» «Ну, я не вполне уверена. Или от турка, или от англичанина. Но знаешь, тетка, которая меня осматривала, сказала, если от турка, то у малыша что-то будет синенькое, я вот только не помню, что именно: синяки, анус или пуп». «Синий анус? Что ты несешь?» «Ну, наверное, не анус, может, ямка на попочке, я не помню, но что-то должно быть синее, она сама турчанка, замужем за шведом, ей лучше знать, что и где бывает синим у малыша с азиатской кровью при рождении. Может, надо на что-то нажать, и оно синеет». «Ханна, это ребенок, а не покойник! Что у него должно синеть от прикосновения?»
Я ошеломленно молчала. Ханна предложила потрогать ее живот. Я очень не любила тактильности. И она об этом прекрасно знала, возможно, думала, что ребенок должен все изменить. «Я не хочу. Он еще инфузорный, я его не почувствую». «А тебе было бы лучше, если бы он тебя пнул или куснул? Хотя нет, чтобы куснул, тебе надо трогать не живот, надеюсь у него хватит ума прокладывать свой путь на волю головой, а не попкой. Ну вот ты спрашивала маму, как шел Манфред? Потому что как отсюда пойдешь, так и будешь идти. Слушай, чего ты так боишься тела? И своего, и чужого. У меня всегда был к тебе один вопрос, а в девичестве ты вообще мас…» «Стоп! Хватит. Слушай, я пошла тебе за хавчиком. Так будет лучше». «И не забудь о пойле!»
Я принесла ей все, что нашла в своем холодильнике, в общем-то, угощение не из лучших. Полбокала белого рейнского, три сливы, обветренный, как физиономия моряка, кусок палтуса, но для рыбы это нормально; черствый хлебец и вареное яйцо. Ханна вдохновенно щелкала моим ноутом. Отвечала на письма, ее рука нащупала сливу, потом бокал, на лице мелькнула счастливая улыбка, подруга сделала два глотка. «Слушай, я тут читаю письмо Манфреда. Он ведет себя нагло». «Постой, какое письмо?» Ханна энергично жевала хлебец и палтус. «Смотри». Она развернула ко мне монитор. Письмо Манфреда украшали хлебные крошки и палтусовая кость, этот натюрморт напоминал бешеную птицу с вытаращенными глазами и коротюсенькими крылышками.
«Марта, я тут подумал, лучше бы ты искала себе любовника, чем копалась в жизни деда. Я вчера услышал меткую фразу: люди, у которых есть дети, всегда живут будущим, а люди, у которых нет детей или любовников, всегда живут прошлым. Тебе необходимо перерасти в другой тип, перейти на другой уровень. Я очень этого тебе желаю. Фредди-Манни». «Ставлю на синий анус – он это не слышал, а часами искал в Интернете что-то вроде этого, что бы подходило к ситуации. Апломб какой! Будто он многодетный папашка, живущий в космическом яйце. Чего он к тебе пристал? Ему это все не нравится? Он в детстве не читал Жюля Верна?»
«Не читал. Не нравится. Он думает, что эту тему нужно закрыть и все. Чтобы не испортить репутацию». «Чью? Слушай, даже если закрыть откупоренную бутылку вина или шампанского, напиток не будет таким, как раньше. Лучше сразу выпить. У тебя еще есть?» Ханна покрутила перед моим носом пустым бокалом. «А тебе не вредно?» «А тебе жалко?» Капризная Ханна, вино у меня еще было, и я покорно пошла откупоривать новую бутылку.
«Слушай, я тут подумала. Мне Ширин, докторша-турчанка, прислала фотку моего малыша, вот посмотри!» «Ханна, ну на что там смотреть? О’кей». Собственно, это было очень похоже на современное искусство. В этой фотке тоже скрывался намек на нечто более глубокое, иное, большее. «Манфред говорит, что тебе поскорее нужно стать мамой, а как ему понравится, если он станет отцом?» «В смысле?» «А я вот возьму, напишу ему письмо с темой «поздравляю, папочка!», вложу эту фотку, и посмотрим, как он будет жить будущим». «Постой, ты с ним давно не спишь!» «Ну и что? А вдруг я сохранила его сперму на трудные времена». «Ты это сделала???» «Нет, но он поверит так же легко, как ты в это сейчас поверила!» Мы расхохотались. Я могу себе представить состояние Манфреда, он стопроцентно поверил бы, он из тех мужчин, которые отдают должное собственной сперме; персональное землетрясение в парочку баллов ему было бы гарантировано. Но нужно жалеть своих братьев. Слово «жалость» всегда напоминало мне цветущий куст, что-то похожее на жимолость или жасмин. Тревожное скопление соцветий с навязчивым запахом, склоняющее куст к земле.