Отголосок

― И так ты думаешь обо мне? Что я женщина, желающая отмщения? ― шутливо спрашиваю я, но в душе, правда, желаю знать его мнение обо мне.

― Знаешь, что моя мама всегда говорила мне?

― Что? ― смеюсь я.

― Она говорила, что в то время как все люди происходят от обезьян, рыжие происходят от кошек.

― Так значит, я кошка?

― Хитрая, ― подмечает он.

Я качаю головой и фыркаю.

― Ты забыл ответить на мой вопрос.

― Ты имеешь в виду про Деклана?

― Мхм, ― хмыкаю я, пока делаю глоток напитка.

― Нет.

― Нет?

― Я знаю Деклана очень давно. С ним всегда на мероприятиях есть женщина, но это все для картинки, чисто бизнес. Я знаю, что у него была парочка длительных отношений, но ни одни не зашли далеко. Я думаю, они были больше ради удобства, чем по любви. Деклан очень закрытый мужчина.

Его слова вынуждают мое чувство вины лишь усилиться, осознавая, что то, что он давал мне, было для него, вероятно, в первый раз. Его любовь, его сердце, его моменты нежности. Эта информация еще сильнее разрушает меня.

― Он проницательный человек в бизнесе, ― продолжает Лаклан. ― Я лишь могу предположить, что это работает и в его личных отношениях, но тут ты, должно быть, знаешь больше меня.

― Ты хочешь, чтобы я открылась и рассказала все личные моменты, которые знаю о Деклане?

― Он причинил тебе боль?

― Нет, ― сухо заявляю я, и когда он бросает на меня свой хитрый взгляд, я бормочу честный ответ: ― Я сама себе причинила боль.

Я отказываюсь рассказывать, что также ранила и его. Я не хочу нарушить чье—либо восприятие Деклана как сильного, влиятельного мужчины, каким его все знают.

― Так вы были любовниками?

― Я ненавижу это слово.

― Почему?

Повернувшись лицом к Лаклану, я склоняюсь в сторону, располагая локти на поверхности барной стойки, когда говорю:

― Это поверхностно. Это слово намекает на основание, сексуальные отношения, а не интимность.

― Тебе кто—нибудь говорил, что ты серая?

― А ты хочешь черное и белое? Как будто они существуют. Нет черного и белого, правильного или неправильного, да или нет.

Он поднимает брови в любопытстве, и чтобы облегчить тяжелый настрой, я дразнюсь:

― Ох, да ладно тебе, Лаклан. Уверена, что мужчина твоего возраста должен понимать, что из себя представляет мир.

― Мужчина моего возраста?

― Да, ― ответила я, улыбаясь, и затем рассмеялась, добавив: ― Старый.

― Старый? Твоя мама говорила тебе об уважении к взрослым?

― У меня никогда не было матери. ― Я ловлю себя на том, что слова так легко соскальзывают с моих губ, и я даже не думаю, когда говорю их. Я сразу же сжимаю губы вместе и отворачиваюсь от него.

Он никак не комментирует, и в воздухе повисает беспокойная тишина. Когда я, наконец, поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него, я нахожу на его лице намек на жалость. Это раздражает меня, но я сохраняю вежливость, потому что давайте посмотрим правде в глаза, кроме пожилой леди, у которой я остановилась, это первый настоящий разговор, который был у меня за последнее время.

― Если ты жалеешь меня, то не надо.

Он удивляет меня своей беспечной прямотой, когда спрашивает:

― Что с ней случилось?

― Ты не ходишь вокруг да около, не так ли?

― Что я теряю? Ты покидаешь Шотландию, мы никогда не увидимся снова.

― Тогда хорошо, ― отвечаю я, когда поворачиваюсь к нему лицом, принимая его предложение. Почему, черт побери, это должно меня заботить? Он прав. Я никогда не увижу его снова. ― Я не знаю, что случилось с ней. Я ничего не помню о ней, поэтому предполагаю, что она мертва. Всегда были только я и мой отец.

― Ты никогда не спрашивала?

― Мой отец умер, прежде чем я смогла его спросить, ― отвечаю я.

― Ты пыталась найти ее?

― Нет.

― Почему?

― Какой смысл? ― говорю я, пожимая плечом.

― Тебе не любопытно, откуда ты? Что, если она не мертва, как ты предполагаешь? Что, если она ищет тебя?

И когда он задает последний вопрос, я начинаю размышлять — гипотетически — если эта женщина действительно жива, у нее не было бы шанса найти меня. Я сбежала. Невидимый ребенок. И затем я стала Ниной Вандервол. Как она вообще могла найти меня, когда я сделала это невозможным?

Все, что у меня есть от мамы — это ее старое фото. Некоторое время у меня была привычка много думать о ней, задаваться вопросом, какой бы она была.

― Никогда не поздно, ― говорит Лаклан, и я позволяю его словам осесть в моей голове.

Я потеряла все, но что если... что если это не так? Что если есть шанс, что что—то осталось в моей жизни? Стоит ли пытаться найти? Стоит ли верить в надежду, когда мечты рушились бесчисленное количество раз? Выдержу ли я еще одно разочарование?

Вопросы.

У меня их сотни.

Снова смотря на Лаклана, я хочу защитить себя, но я так одинока. Одинокая и нуждающаяся в комфорте, нуждающаяся в причине двигаться дальше. Потому что в моем сегодняшнем положении я начинаю задаваться вопросом, почему я все еще здесь — двигаюсь, дышу, живу.

― Почему тебя так это заботит? ― спрашиваю я мужчину, которого не должно это заботить, потому что не заботит меня.

― В тебе что—то есть, ― говорит он со всей серьезностью.

― Но ты ничего не знаешь обо мне.