— непринужденно подхватил граф Сноудон на том же самом языке, на котором цитировал это стихотворение я, на русском. — Да, вы правы, сударь. Джеймс Элрой Флекер, великолепное стихотворение. В самом деле, я служил в Двадцать втором полку особого назначения, но это все в прошлом. Сегодня я не более чем егермейстер Двора Его Императорского Величества Эдуарда Девятого, Короля Англии, Шотландии, Ирландии и всех объединенных территорий. А здесь я… можно сказать, отдаю дань памяти мертвым. Тем, кто погиб, сражаясь за Британию, и не только из нашего полка…
Я внезапно понял, что у этого человека, возможно, нет оружия. Нет, скорее всего, его кто-то прикрывает, и у этого-то человека оружие есть, но вот у графа Сноудона его может и не быть. Даже наверняка его нет.
— Мало кто из вашего полка смог побывать в этом городе, сударь…
Граф Сноудон невесело улыбнулся.
— Мы старались.
— Да, я признаю это, — подтвердил я, — вы очень постарались. Как и мы…
И снова молчание. Тяжелое, нехорошее. Как в фильме «Профессионал», где двое стоят друг против друга с револьверами за поясом. Здесь фокус в том, что револьвера нет либо у одного, либо и вовсе — у двоих…
Тогда зачем он здесь…
— Сударь… — сказал граф Сноудон, — я здесь для того, чтобы передать послание Его Императорскому Величеству Императору Всероссийскому Павлу Второму Романову от Его Величества Эдуарда Девятого, Короля Англии, Шотландии, Ирландии и объединенных территорий. У меня нет никаких намерений, кроме намерения выполнить приказ Короля, и, выполнив его, я немедленно покину территорию вашей страны.
— Сударь, для передачи подобных посланий существуют Чрезвычайные и Полномочные Послы, к которым я никак не могу относиться. Меня нельзя даже считать придворным.
— Сударь, Его Величество Эдуард Девятый, Король Англии, Шотландии, Ирландии и объединенных территорий, дал мне четкие и однозначные инструкции, не допускающие никакого двусмысленного толкования как относительно самого послания, так и относительно адресата, которому следует его передать. Этот адресат — вы, сударь, и в том нет никаких сомнений. Я не могу обсуждать волю своего Короля, полагаю, что и вы не осмелитесь обсуждать волю своего Императора. Приказ должен быть исполнен, поэтому я здесь. Я искал возможность передать послание два с лишним месяца.
— Из уважения к вашему упорству, сударь, я приму ваше послание и передам его надлежащему адресату. Давайте его мне.
— Сударь, вы полагаете, такого рода послания возможно доверять бумаге? Я помню это послание наизусть и должен устно передать его вам.
Признаюсь, растерялся.
— Но как в таком случае гарантировать его подлинность и надлежащую достоверность? — спросил я.
— Сударь, залогом его точности и достоверности будет служить моя и ваша честь, — сказал Сноудон.
Я понял, что если я позволю себе усомниться в чести графа Сноудона, князя де Роана, герцога де Субиза, то как раз это и будет серьезным оскорблением, а следовательно, и поводом для стрельбы. Еще одним. Все это вообще сильно походило на фильм про рыцарей, только на дворе было второе десятилетие двадцатого века, время совсем не рыцарское, и я не был похож на рыцаря, и мой визави тоже не слишком-то был на него похож. Это было время ножей, которые всаживают в спину по самую рукоятку, время зла, предательства, недоверия, интриг, усталости от долгой войны. Время, когда никто не мог доверять никому, когда пацаны, желавшие служить стране, шли на войну и возвращались оттуда нравственно, а то и физически искалеченными, когда ненависть стала нормой жизни — неважно, ненависть к кому. Я почему-то вспомнил слова Евангелия от Иоанна: мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле. Сейчас никто не мог сказать, что он от Бога, а вот во втором не стоило сомневаться. Две тысячи лет прошло с написания этих строк, но мир почти не изменился. Разница в том, что у меня нет меча и у графа Сноудона его нет, зато где-то здесь есть снайпер — уверен, что есть. Вот и вся разница.
— Говорите тише, друг мой. Давайте отойдем в сторону, где нас будет не так слышно.
Я сделал несколько шагов и сместился к колонне, резко ограничивая возможности снайпера — теперь я стоял не на открытом месте, и, возможно, колонны перекрыли снайперу линию огня. Граф тоже сделал несколько шагов.
— Мы не друзья, сударь, и вряд ли когда-то станем, — сказал он, — вы готовы слушать и запоминать?
— Я готов.