Отъявленные благодетели

Ангел одевалась недолго. Через две минуты из-за шторки раздался ее голос:

– Отдергивай, Олег.

Я отдернул. Ангел была в розовом комбинезоне. Я хохотнул и пощупал материю. Я испугался, что она в нем спарится. Не спарится. Комбинезон оказался довольно легким. Да и сентябрь с каждым днем октябрел.

– А ботинки?

– Пусть будут мои черные. Тут еще капюшон есть, на случай дождя.

Мы пошли на кассу. За все про все вышло девять тысяч восемьсот рублей. Девяносто пять тыщ в сухом остатке. Возле прилавка у меня возникло предчувствие, что без грабежа это путешествие не обойдется.

На улице накрапывал дождик. Ангел накинула капюшон. По диагонали от секонда, метрах в трехстах, мерцала неоном закусочная. Искать что-то приличное не было времени. Я хотел развеять Бориску над Красной площадью этой ночью, но метро всю ночь не ходит. Надо либо очень торопиться, успевая до закрытия, либо ехать с ранья, либо доехать на машине до Малой Лубянки, а оттуда двинуть пешком одну остановку метро. Последний вариант выглядел опасным, потому что ночью по Москве бродит не так много людей, как принято думать об этом в провинции. Хотя безопасного времени в принципе не существует. Тут надо доверять чуйке. Чуйка говорила мне, что медлить не стоит. Я взял Ангела под руку, и мы пошли в закусочную. Взяли две шаурмы с бараниной и два кофе. Официант, бегло говорящий по-русски, рассказал мне, где стоят шабашники. Перекусив, мы пошли к голицынским бомбилам. Они тусовались неподалеку от конечной остановки автобуса. На пустыре стояла одна машина – бордовая «шевроле-лачетти». Я постучал по стеклу. Стекло уползло вниз. За рулем сидел парень лет тридцати.

– Здорова. До Красной площади сколько возьмешь?

– Три шутки.

– Пойдет. А до Питера?

– Чего?

– Сначала до Красной, а потом сразу до Питера?

– Ленина хотите умыкнуть?

Я прикололся. Люблю веселых шоферюг.

– Я бы умыкнул, но чё с ним делать?

– Тоже верно. До Питера семьсот кэмэ. Пятьдесят литров бензина. Бензин оплачиваете вы. В оба конца. И двадцатку сверху.

– Пятнашку. Или двадцатку, но бензин в один конец.

– Восемнадцать. Двое суток убью. Жена, дети…

– И старуха-мать, знаю. Шестнадцать, или я пошел искать другую машину.

– Вы буквально выкручиваете мне руки.

– А ты буквально делаешь мне больно своей корыстью.

Водила хохотнул.

– Меня Сева зовут. Погнали за шестнадцать. Но до Красной три штуки отдельно.

– Меня Олег зовут. А это…

Ангел, с улыбкой наблюдавшая за нашими переговорами, представилась:

– Я – Ангелина. Приятно познакомиться, Сева.

Дождь усилился. Мы сели в машину.

– Можно вперед, если хотите.

Ангел ответила за двоих:

– Мы друг без друга не можем. Смешно, правда?

Сева ничего не ответил. Завел машину, взмахнул дворниками, и мы поехали на Красную площадь. Ангел поставила рюкзак на сиденье и вжикнула молнией. Из черного зева показалась серая урна с Борискиным прахом.

Ехать по ночной Москве – это не то же самое, что ехать по ночной Перми. Пермь легко присвоить. Для того чтобы присвоить Пермь, необязательно быть очень уж большим. Для того чтобы присвоить Москву, надо раздаться. В столицу я припозднился. Пять лет назад осенила меня эта идея. Я подгадал к отпуску, купил билеты и улетел. Главное отличие Москвы от Перми, если рассуждать не утилитарными категориями, а в русле присвоения – это, конечно, метро. Передвигаться по верху в Москве затруднительно и дорого. А когда передвигаешься по низу, в голове картинка не складывается. Москва получается рваной, безо́бразной. Ты как бы в одном месте под землю спустился, в другом вспучился, а что там между норами – хрен его знает. Москва – это вообще «хрен его знает» в вакууме. Дайте депровинциализацию, кричат, дайте децентрализацию! Смешные регионы. Ежу понятно, что такой огромной страной, как Россия, невозможно управлять из Москвы. Но кто же дает децентрализацию? Депровинциализацию кто дает? Никто. Волюшку не дают. Самостоятельность не клянчат. Дай вон ее Перми, это ж офонареть, что будет! Москва – это символ России, если под Россией подразумевать повсеместную черезжопность. Демократию, права человека, другие ништяки у нас обществу всучило государство. Но разве такое бывает, чтобы государство всучило обществу хоть что-то, ограничивающее власть самого государства? Одни словесные конструкторы в воздухе плавают. Потряси любой, и содержание валится под ноги. «Если выпало в империи родиться…»