Отъявленные благодетели

Ангел достала урну, когда я их увидел. Они бежали от Исторического музея. Давненько эти камни не поливали кровью. Ну, да ничего, щас польем. Место силы. Ленин еще. Упыриный дух. Тяжесть несусветная. Ангел их не видела. Я бросил: «Если не вернусь – уходи». И побежал. Я бежал легко. С желтыми глазами на омертвевшем лице. Чуть не крикнул: «Халуай!», но сдержался. По одному этому выкрику знающие люди многое смогут про меня понять. Их было семеро. В отутюженных классических костюмах. Я рвал дистанцию и, казалось, сам воздух, когда они открыли огонь по-македонски. Я охренел. Пусть и с глушителями, но палить по-македонски на Красной площади… Кто это вообще такие? Я ушел в маятник. В настоящем маятнике нет ничего человеческого. Голова в нем вообще не участвует. Пули высекали искры, но ложились кучно. Серьезные ребята. До стрелков оставалось десять метров, когда я вышел из маятника и прыгнул. Левый бок ожгло пулей. Потом плечо. И ногу. Плечо и ногу по касательной, а бок конкретно. Хороши, суки! Я убивал. Я ломал. Я влетел в гущу и взорвался локтями, коленями, пальцами, ладонями, лбом. За моей спиной была Ангел.

Я понял, что мне не уйти. Ни за что не уйти. Поднимут вертолеты. Затравят. Загонят в Москву-реку. Накроют автоматами по площадям. Не вынырнуть, не вздохнуть. Внезапно стрелки кончились. Я стоял один в окружении трупов. Исторический музей плыл перед глазами. Я рвался из транса, и чем меньше меня в нем находилось, тем слабее становилось тело. Я упал. Зажал руками левый бок. Челюсти свело судорогой. Я завыл. Сейчас меня мог добить и ребенок. Это самое страшное. Не смерть, не пытки, а вот это. Беспомощность. Семнадцать лет назад я шел на набережную бетонным туннелем. В туннеле пятеро насиловали девушку. Я и тогда неплохо дрался, но совсем не так, как теперь. Девушка убежала, а они победили. Я полз на локтях по обоссанному туннелю и блевал от сотрясения мозга. А они шли рядом и били меня на выбор. Я очень хотел встать, дать бой, мой дух ярился и сходил с ума, но тело не слушалось. Оно просто не слушалось, и я ничего не мог с этим поделать. Я отрубился.

– Олег, Олег! Вставай! Надо идти.

Я вынырнул из чего-то липкого и увидел Ангела. Она была крепкой и сильной и сумела меня поднять. На поролоновых ногах, поддерживаемый Ангелом под мышки, я засеменил прочь. Мы бы не ушли, мы бы ни за что не ушли, если б не карета, катающая туристов. Она попалась нам возле ГУМа. По-моему, кучер был под мухой. Ангел прислонила меня к стене и взлетела на козлы.

– Пять тысяч до Малой Лубянки!

– Поехали. А чё это с ним?

– Пьяный.

– Не наблюет?

– Нет. Он никогда не блюет.

– Грузи. Ох и намаешься ты с алкашом. Сам алкаш. Знаю, что говорю.

Ангел не слушала. Слетела с козел и помогла мне влезть в карету. В карете она задрала толстовку и осмотрела рану. Я прохрипел:

– Фильмы смотрела?

– Что?!

– Надо полить водкой, вытащить пулю, снова полить водкой, а потом перевязать. Справишься?

– Чем пулю извлекать? Чем, блин?!

– Пинцетом. У меня есть. Шабашнику скажи – в переходе пырнули. В больницу нельзя. Украинец, мол, нелегально тут.

– Как ты, блин, соображаешь? Как, блин!..

– Ангел, успокойся. Кажись, прицокали.

Мы действительно прицокали. Мы могли бы прицокать раньше, не будь кучер навеселе. Из кареты я вылезал уже с чуть большей самостоятельностью. Поразительно, но мне хотелось жрать. На самом деле, ничего поразительного. Транс аккумулирует почти всю человеческую энергию. Запасы надо восстанавливать. Ранения тут совершенно никого не колышут. Ангел сунула кучеру деньги и уложила меня на заднее сиденье. Сева обернулся в легкой панике.

– Ангелина, а что с Олегом? Олег, что с тобой?

– Да пырнули в переходе. Ничего серьезного, царапина.

Сева всполошился, как курица.

– Надо в больницу! Срочно! И в ментовку! Я знаю, я щас…

– Не надо, Сева. Олег – украинец. Он не имеет права находиться в России. Если мы обратимся в больницу, его депортируют или посадят. Сам знаешь, какая сейчас ситуация.

Сева помрачнел.

– Знаю, как не знать. Народ нищает, а они…

Сева махнул рукой.

– Вот. А в Питере у нас есть знакомый врач. Я дипломированная медсестра. Ты езжай, а я его пока перебинтую. У нас есть аптечка и все необходимое. Если хочешь помочь – езжай. Чем быстрее мы приедем в Питер, тем лучше.

Сева послушался, завел мотор и дал по газам. Я незаметно выдохнул. Даже в таком состоянии я бы убил Севу, но убивать его мне не хотелось. Ангел раскрыла мой рюкзак. Аптечка лежала в самом низу.

– Водки бы…

– Сева, надо водки купить.

– У меня есть. Я по компам спец. Мониторы ею протираю.

Сева вытащил из бардачка почти полную чекушку. Я отпил треть. Ангел пропитала кусок ватки и приложила к ране. Посветила телефоном, шепнула в ухо:

– Олег, я вижу пулю.

Тут Сева проявил бдительность.

– Какую пулю? Его же пырнули?

Ангел зависла. Я отреагировал:

– Пырнули-подстрелили, отвянь, Сева.

Сева подумал.

– Тогда двадцать тыщ.

– Хорошо.

Я посмотрел на Ангела.

– Подцепи пинцетом и вытащи. У меня завышенный болевой порог. Ничего не бойся.

– Я не боюсь.