Надо заметить, что Данила вел себя в течение этих двух суток крайне нервозно. Он постоянно выходил разговаривать с кем-то по мобильному телефону в коридор, распечатывал какие-то электронные письма и, никому не показывая их, убирал в портфель. На второй день ездил куда-то, отсутствуя при этом около четырех часов, и с той встречи вернулся очень довольным. Не скрывая своей неведомой пока Герману радости, он периодически весело и даже дружелюбно поглядывал на него, поблескивая стеклами больших «профессорских» очков. После просьбы Германа он, соглашаясь, кивнул, вытащил из портфеля увесистый конверт большого формата и предложил Герману выйти на улицу покурить.
– Но ведь нельзя выходить на улицу? Так написано в конд… в кодексе!
– Да ладно, старик. Забей на кодекс. Иногда его полезно нарушать. Пойдем, покурим, да и разговор к тебе имеется.
– Ну, хорошо. Под твою ответственность тогда, ладно?
– Разумеется. Моя ответственность высока, как никогда, – непонятно выразился Белоусов.
Они вышли под осеннее усталое солнце, зашли в тихий скверик перед офисом и сели рядом на скамейку. Закурили. Некоторое время молчали, словно никто не решался начать первым. Наконец Герман не выдержал:
– Так что за разговор такой?
– Да вот хотел тебя попросить уйти. Самостоятельно, так сказать.
Герман даже прыснул от такой невиданной наглости:
– Что-о-о? Ты чего несешь? Я сейчас к Шнуркову пойду и расскажу ему о том, что ты мне тут угрожаешь!
Данила поглядел на солнышко, зевнул. Может быть, и делано зевнул, кто его знает, но получилось у него очень натурально.
– Ага. Иди. Расскажи. – Он повернулся к Герману. – Только я потом к нему тоже зайду, а потом мы вместе с ним зайдем в кабинет начальника СБ, и там я покажу вот это, – Белоусов покачал в руке тот самый увесистый конверт. – И возможность тихо уйти по собственному желанию у тебя, после того как я открою этот конверт, отпадет сама собой.
Герман почувствовал, что в горле начинает неприятно першить. Что может быть в этом конверте? Не похоже на то, чтобы этот толстяк блефовал. Ведь не просто так он взял конверт с собой. Значит, хочет показать его содержимое?
– А что в конверте?
– В конверте? На, погляди, – Белоусов положил конверт ему на колени, встал с лавочки и отошел на несколько шагов вперед, повернулся к Герману спиной и протянул: – Солнце-то! Светит, да не греет, а?! Скоро зима наступит, белые мухи полетят, а там «Сорочаны», лыжи… Лыжи любишь?
Гера, не вслушиваясь в его наблюдения за природой, извлек из конверта несколько листов офисной бумаги, скрепленных в верхнем уголке, и пачку фотографий: около двух десятков. Верхний лист представлял собой фирменный бланк частного охранно-детективного предприятия «Гелий». Под логотипом этого «Гелия» начинался текст, и Гера с возрастающим ощущением нереальности происходящего прочел:
«Выдержки из сводки наблюдений за фигурантом Г.К. в период его трудовой деятельности в розничной торговой сети «Ромашка» за период с 04.99 по 03.01».
Он начал читать документ, написанный сухим, казенным языком милицейского протокола. Впрочем, недостаток литературности с лихвой перекрывали изложенные в документе факты, повествующие о встречах Германа со «спонсорами» вплоть до названия ресторана и точного времени суток. Информация по каждому такому случаю была разбита на абзацы, и после окончания некоторых из них в скобках стояло примечание – «см. фотодокумент номер такой-то».
Гера отложил листки в сторону, взял пачку фотографий и принялся просматривать их подробно, одну за другой. На глянцевой фотобумаге был изображен он сам и некоторые из членов «шестерки», а также те, с кого он получал откаты уже после того, как Конспирация, воспетая Калугиным, перестала быть у Германа в почете. Абсолютно на всех фотографиях был мастерски и с высокой четкостью запечатлен момент передачи Герману белых продолговатых конвертов. Доказывать кому-то, что в конвертах лежали безобидные приглашения посетить выставку флористов, было делом бесполезным.
Герман понял, что его партия проиграна, и про себя восхитился находчивости Белоусова. Однако сдаваться вот так, сразу, Гера не стал. Он до того перепугался, что сейчас со стороны напоминал зажатую в угол кошку, вознамерившуюся задорого продать свою жизнь. Почти по-кошачьи он прошипел:
– Что все это значит? Откуда эти фотографии?
Белоусов повернулся к нему. Он стоял, возвышаясь, как монумент, и загораживал собой солнце, лучи которого брызгали от его огромной фигуры, и складывалось впечатление, будто он идет в потоке этого холодного солнечного света, не касаясь стопами земли. Почти канонически он поднял вверх указательный палец правой руки и ответил:
– А ты как думал?
– До этого момента я вообще ничего такого не думал. Я даже не мог предположить, что что-то подобное существует в природе. Кто этим занимался?