Отказ не принимается (СИ)

Я снова близка к тому, чтобы потерять голову, но Воронцов внезапно останавливается. Я отражаюсь в его расширенных зрачках.

Гнев и вожделение я вижу в его глазах.

Он поднимается, оставляя меня распростертую на мехах.

Очевидно, это дается ему непросто. Грудь ходит ходуном, скулы побледнели, ширинка топорщится, кулаки сжаты.

— А теперь мне пора поработать, а тебе подумать. Дорогая.

Внутри меня еще тлеют угли, раскаленные его жаром, и у меня нет слов. Как он посмел? Он же… Почти меня соблазнил! Я ужасна! Становится невыносимо стыдно за свою женскую слабость.

— Я сегодня же уезжаю, — выдавливаю я в спину уходящему Воронцову.

Он оборачивается.

— С какой стати? У нас договор на неделю.

— Но вы уже приехали… — боже, это звучит жалко, и с каждым моим словом во взгляде Виктора все сильнее разгорается огонь.

— Это не имеет никакого отношения к сути договора. Неделя здесь и работа аудитора взамен.

Я не понимаю, почему он сейчас так доволен.

— Тогда не прикасайтесь ко мне! — приподнимаюсь я, осознав, что поза моя более чем неприлична.

— Еще чего. Я всегда делаю то, что считаю нужным. И… — тут Виктор поясняет, отчего у него такое довольное лицо, — я вижу, что поступаю правильно. Если бы у меня не было шансов оказаться в тебе, ты бы не пыталась смыться.

— Мерзавец! — вырывается у меня.

Воронцов только смеется.

Прежде, чем скрыться за дверью, он снова оглядывает меня плотоядно и бросает напоследок:

— Они розовые. И если потрогать, очень твердые и… длинные.

Глава 28

Шокированно смотрю на закрывшуюся дверь.

Виктор не врет, он точно трогал меня ночью. И разглядывал утром, а не только при лунном свете.

У меня бледно-розовые соски с крупными ареолами, и напряженные они не горошинками, а…

Боже!

Со стоном я прячу лицо в мех, пахнущий вербеной.

Как он посмел? Какой же он мерзавец!

Зачем Виктор об этом мне рассказал? Воронцов ужасен!

Подарок он выбрал! Меха и шелка! Эстет, блин! Не нужно мне нечего!

Я вскакиваю с кровати обуреваемая желанием швырнуть шубку в лицо Воронцова, но решимость тает, я не смогу смотреть ему сейчас в глаза… Это выше моих сил. Я не так искушена в этих играх, чтобы притворяться, что ничего особенного не происходит, и Виктор быстро все считает с меня и будет развлекаться за мой счет.

Я аккуратно вешаю шубу в гардеробной и закрываю дверь, чтобы лишний раз это великолепие не мозолило мне глаза и не смущало.

Умывшись холодной водой, я иду к детям. Я здесь именно для этого, а не для того, на что рассчитывает Воронцов. Я весь договор вдоль и поперек перечитала, только присмотр за ребенком.

Мне удается скрываться от внимания Виктора до самого обеда. К этому моменту я беру себя в руки, но Воронцов снова лишает меня самообладания. Половина дня в его присутствии, как год в аду. Он устраивает мне встряску за встряской.

Мало того что мне в его компании кусок в горло не лезет, потому что карий взгляд неотступно следит за каждым моим жестом, Виктор продолжает играть на моих нервах:

— Екатерина, — словно невзначай обращается он к домработнице, — как насчет домашнего тортика вечером?

— Испеку, — легко соглашается она. — Какой хотите?

— Маленький, сладкий, с ягодной начинкой и чтоб украшенный розочками. Розовыми, — отвечает Воронцов и смотрит на меня насмешливо.

Прямо сейчас я хочу убежать из-за стола. Сдерживаюсь с трудом.

— Что-то вы хрипите… — обеспокоенно замечает Екатерина. — Горло болит?

— Нет, — хмыкает Виктор. — Это другое.

Я готова провалиться сквозь землю. После утренних ляпов от детей, да и вообще поведения Воронцова, Екатерина не может не понимать всех этих намеков.

Однако домработница все равно смотрит на работодателя с подозрением. Похоже, за него она волнуется даже больше, чем за детей.

— Не нравится мне это, — ворчит Екатерина. — Давайте лимон нарежу хоть.

И оказывается права.

Часа через два после обеда Воронцов нарисовывается в дверях детской, и выглядит он уже не так цветуще. Тон кожи немного бледнее обычного, на скулах красные пятна, в глазах лихорадочный блеск. Налицо все признаки температуры.

Удерживаю Тиль, которая собирается рвануть к отцу.

— Эстель, подожди, — уговариваю я. — Давай-ка мы папу сначала проверим.

Воронцов, конечно, зараза, но вдруг у него грипп?

Я подхожу к Виктору, который, странное дело, все еще молчит. Очень на него непохоже. Кладу ладонь ему на лоб. Да он пылает!

Воронцов, с наслаждением прикрыв глаза, бормочет:

— Какая прохладная… подержи еще… хоть какой-то плюс то того, что ты ледышка…

— У вас температура, — поджимаю я губы. — Пойдемте отсюда, нечего детей заражать.

— Это все, что тебя волнует, да? — кисло спрашивает он. — Опять тебе меня не жалко…

Но слушается и плетется за мной, а я веду его на кухню в надежде сбагрить куда более жалостливой и компетентной в вопросах простуды Екатерине.

— Ну что я говорила! — всплескивает она руками. — Опять упираться будем?

— Вы о чем? — не понимаю я.

— Таблетки мы пьем только под дулом ружья, вот о чем! — сердится Екатерина.

— Это химия мне ни к чему, — подтверждает ее опасения Воронцов. — Лимончику поем, и все пройдет. И хреновуху вашу давайте.