Отказать Пигмалиону

Несмотря ни на что, Вадим Галю любил, как любят свою правую или левую руку, то есть объект, без которого жизнь не представляется возможной. Эта любовь стала привычной. Галя была прочна, вынослива, надежна. Она знала Вадима лучше, чем он сам знал себя. Жизнь с ней была правильной, разумной, и отец эту жизнь бы одобрил. Вадим и Галя существовали как одно целое и, растворив друг в друге свои индивидуальности, воспринимали себя как часть чего-то неделимого. Вероятность другой жизни, другого существования отвергалась ими, а потому психологического задела для возможных изменений в их семье не было. Ах, эта роковая ошибка молодых людей – строить железобетонный каркас семьи, пренебрегая искусством меняться.

И вот появилась Аля. Впрочем, Вадим потом долго размышлял, что же было первично – музыка, стремление к чему-то необычному и дерзкому или меланхоличная красота этой талантливой девушки? Ответа на вопрос он не нашел, но совершенно точно понял, что любовь – это иногда не единение с кем-то, а, наоборот, превращение в самостоятельную человеческую единицу, осознание своей исключительности.

«Чем я могу помочь ей?» Встретив Алю, Вадим ощутил чувство превосходства – его любовь к ней была созидательной. И как это чувство было не похоже на то давнее, зависимое, похожее на добровольное подчинение, чувство к Гале. Поменялись бы планы Вадима, окажись Аля дурнушкой? «А она и была такой!» – лукавил Вадим, вспоминая долговязость фигуры, унылость бледного лица, неправильную походку. Лукавил, поскольку в этих недостатках таилась прелесть вероятного открытия. Открытие случилось не сразу – характер Али, нерешительный, способный утащить на «дно», раздражал его. В тот злополучный день неудачного экзамена в Зальцбурге он с трудом вытаскивал ее из трясины унылости. Хотелось схватить ее за плечи, встряхнуть и проорать: «Ты-то что скисла! Это всего лишь первая попытка! Таких может быть десятки, и руки опускать нельзя!» Он помнил свое раздражение, жалость и панику от осознания того, что Алин характер ему не под силу переломить именно по причине его безвольности. И как противовес этой безвольности в нем открылись упорство, упрямство, жесткость и желание подставить руку и плечо.

Как хорошо, что не случилась страсть – чувство к Але не мешало думать, работать, строить планы. Оно грело ровно, радовало безмятежно, словно это была и не любовь, а проверенная временем старая дружба. Та же радость встречи, разговоров без судорог и смятения. Вадим не признавался себе в этом чувстве, оберегая его от ненужных встрясок.

Что он смог увидеть тогда у дверей пансиона? Аля целовалась с Тениным? Поцелуй, легкое объятие, выражение лица, ласковое и вместе с тем встревоженное… Вадим сам очень быстро забыл, что на самом деле он там увидел. Влюбленный в Алю, он уже путал домыслы с реальностью…

«Я не могу ее любить. Я женат. Аля – моя клиентка. Ее мать была права: самое тяжелое – это ответственность. Я между молотом и наковальней. Я не имею права на эту любовь. А Тенин, судя по всему, свободен. Он богат, имеет связи. Он вполне может ей обеспечить жизнь. И карьеру. Я буду ей не нужен. Я просто разорву этот договор. Если же понадобится помощь – помогу, даже если она будет встречаться с Тениным». Подумав об этом, Вадим даже скрипнул зубами. Чувство к Але оказалось сильным, «занозистым», таким, что вот так просто выбросить его из сердца не представлялось возможным. Он прекрасно отдавал себе отчет, что если Аля останется с Тениным и по-прежнему будет работать с Вадимом, то ему придется вытерпеть самое тяжелое испытание влюбленного человека. Ему придется быть с ней рядом и сознавать, что она принадлежит другому.

Вадим покинул Зальцбург, даже не повидав Алю. Он только справился в канцелярии, все ли в порядке у его подопечной, и, получив удовлетворительный ответ, тут же вылетел в Москву. Там его ждали Бочкин, собственная звукозаписывающая студия и певица Золотушкина, мечтающая о сольной карьере. «Господи, да сначала надо сменить фамилию!» – сказал Вадим покровителю Золотушкиной, бандиту Лене. «Так смени, я тебе плачу за все, что надо сделать!» – резонно ответил Леня. Он действительно платил, и платил так, что Бочкин, ответственный за переговорный процесс с клиентами, краснел от стыда, объявляя цены на услуги.

– Ты понимаешь, для этого мужика нет высокой цены. Вообще нет. Я уже превысил все мыслимые пределы, а он даже не моргает!

– Ну и что! Отлично, что не моргает, – рассеянно отвечал Вадим. Он видел, что дело пошло, и не только из-за безумно влюбленного транжиры Лени. Дело пошло, поскольку в России они действительно оказались первыми, кто предложил подобные услуги, старые же структуры, вроде студии грамзаписи «Мелодия», еще не могли опомниться от всех революций и дефолтов и почти не функционировали. К Вадиму пошли все те, для кого музыка была единственным куском хлеба. Концерты, гастроли, записи дисков – всем этим теперь занимались многочисленные сотрудники агентства.

– Бочкин, а не сменить ли нам место жительства? Тесно здесь стало. – Вадим критически оглядывал их офис.