Отказной материал

Стараясь не шуметь, вошла мать. Остановилась, придерживая рукой дверь в коридор, посмотрела на тело дочери, тоненьким зигзагом перечеркнувшее белую простыню. Ноги согнуты и подтянуты к животу, одна рука под подушкой, другую сжимают колени. Она вдруг отчетливо представила, как трое радостных ублюдков срывают одежду с ее дочери и ставят ее на колени посреди огромной поляны, в свете фар большого автомобиля. Стараясь освободиться от кошмара, который в разных вариациях снился ей уже вторую неделю, мать отошла от двери, и та, закрываясь, жалобно скрипнула петлями. Катя открыла глаза:

— Что случилось, мама?

Голоса матери и дочери были почти одинаковыми: тусклые, серые, безжизненные.

— Катюша, там следователь звонит. Очень хочет с тобой поговорить.

— Что ему надо?

— Спросить что-то хочет. Говорит, что все понимает, но больше откладывать нельзя. Он и раньше уже звонил. Это не милицейский, а из прокуратуры.

— А какая разница? Объясни им, пожалуйста, чтобы они все от меня отстали.

Понимаешь, все. Я ни с кем не хочу говорить.

Мать вздохнула, зачем-то вытерла руки о передник.

— Я понимаю… Но все равно ведь не отстанут, работа у них такая. Ты пойми, он ведь тебе плохого ничего не хочет…

— Да? А что он тогда хорошего может?

— Катюша, ты бы поговорила все-таки. Скажи, что мы в деревню уезжаем. Я сейчас телефон принесу.

Мать неслышно вышла, вернулась, поставила перед дочерью аппарат со снятой трубкой и отошла к тумбочке с телевизором.

— Да.

— Екатерина Петровна? Здравствуйте! Следователь прокуратуры Правобережного района Коновалов. Извините за беспокойство, но… Как вы себя чувствуете?

Мужчина старался говорить сочувственным тоном, но получалось это у него плохо, потому что сочувствовал он только по обязанности, как и те милиционеры в больнице, и Катя представила большой, залитый солнечным светом кабинет и толстого бугая в костюме, с чашкой кофе и сигаретой в руке.

— Я себя чувствую просто прекрасно, а вы?

— Хм…— Собеседник смешался, и Кате показалось, что она услышала, как звякнула о блюдце кофейная чашка. — Прошу еще раз простить меня за беспокойство, но, надеюсь, вы сами понимаете, что мы должны во всем разобраться. Скажите, вы действительно не имеете ни к кому претензий, то есть не хотите возбуждать уголовное дело?

— Да. А вы думали, вам наврали?

— Нет, почему же! Просто обычно люди, которые как-то пострадали… Они, ну, скажем, хотят как-то наказать своих обидчиков. Так ведь, вы согласны?

— Я не знаю, кто там у вас где пострадал, но я хочу только одного: чтобы вы все от меня отстали. Неужели вам этого никак не понять?

— А вы уверены, что потом не передумаете? Потом, когда время уже уйдет и что-нибудь сделать будет практически невозможно?

— А что сейчас практически возможно сделать? Охрану мне выделить?

— Я думаю, что в случае необходимости этот вопрос будет решен положительно.

— А я вот так не думаю. И поэтому ничего не хочу. До свидания.

Катя положила трубку раньше, чем Коновалов успел что-то сказать. Но телефон зазвонил снова. Помедлив, она сняла трубку и услышала чье-то прерывистое шумное дыхание, с трудом пробивавшееся сквозь громкую музыку. Потом все оборвалось треском и гудками отбоя. Катя надавила на рычаг, и аппарат тут же зазвенел опять. В этот раз все-таки звонил Коновалов.

— Алло, вы слышите? Пожалуйста, дайте мне договорить! Я все отлично понимаю, но увидеться нам все-таки придется. Один раз и ненадолго. Больше я вас тревожить не буду, обещаю. Вас устроит в понедельник утром, в половине одиннадцатого? Запишите адрес… Кабинет номер четырнадцать, на втором этаже. Алло! Вы обязательно должны прийти, понимаете? Один раз, и больше никто вас не будет тревожить.

— Хорошо, я приду. Один раз.

* * *

Пятница выдалась для Гены крайне неудачной.

Проснувшись рядом с Леной — миниатюрной восемнадцатилетней студенткой Юридического института, у нее были бездонные карие глаза и склонность к восточной философии, — Гена взглянул на часы и выругался. До назначенной у Горгаза встречи оставалось минут двадцать. Уже сейчас он должен быть у Вовы, которого на всякий случай решил взять с собой. Повезло, что Вова тоже ночевал не дома, а завис у какой-то новой подруги, относительно недалеко. Через несколько минут Гена, небритый и голодный, остановил «ниссан» около нужного подъезда, рядом с пыльной «семеркой» друга.

Вова, видимо, встал вовремя, и ждать его не пришлось. Жизнерадостно улыбаясь, он сбежал по ступеням обшарпанной лестницы и плюхнулся на соседнее сиденье.