Открой глаза, Фемида!

– Но вы же знаете, что с ним случилось, – продолжил Мелешкин после того, как адвокат отошел, – еще скажу, что как раз накануне своей гибели, то есть непосредственно за несколько часов до нее, мой друг встречался с одним журналистом, который вел свое независимое расследование и нашел свидетельства, прямо указывающие на преступную деятельность гражданина Качанова.

– Где эти документы? И кто этот независимый журналист?

Мелешкин пожал плечами:

– Я не знаю. Мне известно только, что Георгий Иванович их получил и отправился с ними на дачу к семье, чтобы там в спокойной обстановке… Был вечер пятницы – не мог же он прийти на службу, запереть их в сейфе до понедельника… Он вез их с собой, но до дачи так и не доехал. Если целью преступников был не сам Марьянов, а документы, то скорее всего, преступники их забрали и уничтожили.

– То есть вы хотите сказать, что улик, изобличающих подсудимого, у вас нет? И вы не сможете их представить в самом ближайшем будущем.

Мелешкин снова пожал плечами.

– Что вы тут… – не выдержал Высоков. – Отвечайте внятно.

– Нет, обвинение не сможет в ближайшее время представить убедительные свидетельства. Но факты…

– Какие факты? Назовите: ведь на основе их я должен принять единственно верное бескомпромиссное решение. У вас есть что сказать суду по существу вашего обвинения?

– Сейчас нет.

– Тогда начнем заслушивать свидетелей защиты.

Мелешкин отошел, и тут же к Высокову подскочила прокурор Ермакова, от которой за версту разило дорогими духами.

– Ты что творишь, Вовка? – стала шептать она. – Я все слышала. Ты думаешь, это тебе с рук сойдет? Переноси заседание на следующую неделю. Ты на чьей стороне?

– Займите свое место! – громко сказал ей Владимир Васильевич и так же громко произнес, чтобы слышали все: – Я, к вашему сведению, на стороне закона и справедливости, и не смейте мне указывать, что делать! – Он поманил бывшую любовницу пальцем, чтобы она приблизилась к нему и даже чуть наклонилась к нему: – И вообще, Варя, ты со своими «Клима» явно переборщила: ведь в суд пришла, а не на дискотеку.

– Дурак, – так же тихо ответила старший советник юстиции Ермакова.

Высоков посмотрел на народных заседателей: один из них точно слышал последнее слово и теперь сидел неподвижно, как будто сотрудник генеральной прокуратуры назвала дураком именно его.

Продолжая заседание, Владимир Васильевич попросил вызвать для дачи показаний последнего свидетеля обвинения, но в коридоре уже никого не было. И тогда слово было предоставлено адвокатам подсудимого.

Уверенным шагом, держа в руках кожаную папку, вышел Словоерсов.

– Только что здание суда покинул некий Артем Полосухин, – начал он, – он был задержан в феврале этого года по двести двадцать восьмой статье – за сбыт наркосодержащих средств. Мерой пресечения ему суд определил содержание под стражей. Но Полосухину потом изменили меру пресечения на подписку о невыезде. За это смягчение он должен был указать на моего подзащитного как на поставщика наркотиков, которые он распространял через интернет и делал закладки. Прокурор Марьянов, увы, ныне покойный, обещал Полосухину, что в этом случае суд назначит ему наказание, не связанное с лишением свободы.

Словоерсов замолчал, вздохнул, потом обернулся и посмотрел на старшего советника юстиции Ермакову. Потом снова повернулся к Высокову, как будто намекая на то, что ему хорошо известно про их давнишнюю связь:

– Ваша честь, у меня есть письмо, подготовленное для передачи в генеральную прокуратуру, с фактами вопиющих нарушений федеральных законов, совершенных органами предварительного дознания и следствия. Можно зачитать их?

– Если это ходатайство, то оно отклоняется, – ответил Высоков, – потому что не имеет прямого отношения к рассматриваемому делу.

Он так сказал, прекрасно понимая, что отношение это имеет – еще какое! И прокурору тоже надо подать ходатайство о проверке, чтобы выяснить, каким образом фамилии свидетелей обвинения стали известны адвокатам Качанова. Ведь кто-то их слил? Но это могло произойти лишь в ходе проведения следственных мероприятий кем-то из следователей или из надзорных органов – из прокуратуры. Не мог же это сделать сам Марьянов.

Владимир Васильевич смотрел на Мелешкина, ожидая от него хотя бы слова. Но тот молчал. Он тоже все понимал. Информацию о свидетелях слили Качанову, и людей запугали. Не всех, может быть. Может быть, только Кулемин пришел в суд, чтобы хоть как-то заявить о несправедливости вынесенного против него решения. И надежда у него теперь только одна – Владимир Васильевич Высоков.

Глава двадцать пятая

Он шел по коридору… Нет, он летел по коридору с такой скоростью, что мантия развевалась за ним и рукава походили на крылья летучей мыши, планирующей к своему гнезду. Вошел в свою приемную, где сидел судья Иванов и о чем-то беседовал с Софьей Андреевной.

– Отложил рассмотрение? – поинтересовался бывший сокурсник. – Как-то быстро ты.

Владимир Васильевич не ответил, открыл дверь кабинета и остановился.

– А зачем затягивать, – спокойно ответил он, – я только что вынес решение.

– Сколько назначил?