Открой свое сердце

Ночью Алинка старательно гнала от себя воспоминания о процедуре похорон. Но едва лишь она закрывала глаза, как все с особой четкостью и предельной ясностью вставало в ее мозгу. Промаявшись так до утра, она наконец уснула. И там, уже во сне, когда подсознанием она понимала, что это лишь спасительная игра воображения, после которой организм сам найдет способы справиться с болью и вернуться к нормальному функционированию, Алинка дала себе волю. Ей вдруг захотелось с мельчайшими подробностями оживить память. Вот мама смеется, вот она готовит обед, вот она приходит с работы усталая и немного нервная…

Между днем похорон и днем, когда болезнь заронила в ее тело черное всеразрушающее зернышко подкрадывающейся исподволь смерти, прошло долгих два с половиной года подтачивающих организм изнутри страданий.

А началось все довольно прозаично. Обычный день, самый что ни на есть обычный день весенних каникул.

Алинке почти двенадцать. Она думает о Витьке и, конечно же, не мыслит для себя никаких ударов судьбы. Самое страшное в ее жизни потрясение — безответная тайная тихая любовь. Она пытается справиться с этим потрясением, и ей почти удается заглушить неясную тоску музыкальным экспромтом. Почему-то ей становится весело и беззаботно.

Хлопает входная дверь. Это мама, она только что вернулась из магазина.

— Мам, что у нас есть покушать? — громко спрашивает Алина, мама отчего-то раздражается и, повысив голос, отвечает:

— А что сготовила, то и есть. Пора бы уж и самой на кухню заглядывать не только для того, чтобы желудок заполнить.

— Мам, ты чего? — Алинка удивляется. Еще бы! Сколько она себя помнит, мама всегда говорила тихо, вполголоса, и всегда ее доброе лицо украшала улыбка, но сейчас…

— Неужели ты себе в тринадцать лет бутерброд не в состоянии сделать? — продолжает сердиться мама, и Алинка, сглатывая соленый ком в горле, обиженно надувает губы.

— Могу, — кивает Алинка и достает из хлебницы батон, затем открывает холодильник и долго ищет глазами колбасу. Колбаса лежит прямо перед ее лицом на верхней полке холодильника, но разобиженная Алина не видит ее.

— Да куда ты смотришь, бестолочь! — взрывается мама и отталкивает Алину от раскрытого холодильника.

Это уже переходит всяческие границы. Алинка ударяется локтем, тем самым чувствительным местом на сгибе, после ушиба которого долго болит вся рука, о край стола и в слезах уходит из кухни.

— Иди ешь! — зовет мама. В голосе ее уже слышны нотки раскаяния, но Алинке есть больше не хочется. Она садится к пианино и пытается проиграть гамму. Алинка давно заметила, что, когда ей плохо, лучше всякого лекарства помогает музыка.

— Извини меня, — мама смотрит на нее печальными и очень усталыми глазами. — Я не знаю, что со мной происходит. В голове все смешалось. В школе ремонт, и мы целый день драили панели. Я так устала, дочунюшка…

На маминых щеках горит нездоровый румянец, руки дрожат, а лоб покрыт мелкой россыпью испарины.

— Ты не заболела? — обида прошла, а нездоровый вид матери обеспокоил Алинку. Она встала из-за инструмента и приблизилась к маме. Мама стояла, опершись о дверной косяк, и когда Алинка оказалась совсем близко, наклонилась к дочери и поцеловала ее в лоб.

— Нет, донюшка. Устала просто, ты не обижайся на меня. Понимаешь, у нас в школе протекла крыша, залило класс, а директор, вместо того, чтобы кровельщиков вызвать и поменять черепицу, заставляет нас белить наново потолки. В который уже раз! — в сердцах она ударила ладошкой по двери. — Он, видите ли, фанеру положил на чердак и тазик подсунул. Говорит, что больше протекать не будет. Ха-ха, за дурачков держит! А дети сидят на уроке, и на них вода каплет. Какой там каплет — льет как из ведра… — она невесело улыбнулась. — Да ну его, ерунда все это. Вот мне бы отдохнуть немножко. А? — она подняла веки и посмотрела Алинке прямо в глаза.

— Конечно, мамочка, ложись, отдохни. Ты это… не беспокойся, я могу блинов на ужин напечь. Ты полежи, я сама… — Алинка расстелила кровать и бережно уложила маму.

У мамы поднялась температура. На следующее утро врач поставил диагноз — грипп. Выписал лекарства и, отрывая рецепт, сказал:

— Грипп, Мария Ильинична, штука коварная. Главное — постельный режим. Тепло, чай с малинкой или липой. У вас что есть?

— И малина есть, и липовый цвет. Не беспокойтесь, гриппом я уже не раз болела, справлюсь.

— Уверяю вас, грипп — это не так уж и безопасно, — врач встал, положил на стул рецепты, незаполненный больничный лист и термометр, который все это время вертел в руках, заставляя Алинку беспокоиться, как бы тот не выскользнул из его сухих маленьких пальчиков.

— Ну, будьте здоровы. — Доктор вышел.

Алинка закрыла за ним дверь и тревожно прислушалась к маминому дыханию. Все в порядке, решила она и повернулась, чтобы пройти в другую комнату. Раздался скрип постели, дверь в спальню открылась, и из комнаты вышла мама. Вид у нее, конечно же, был не ахти, но все же немного лучше, чем накануне вечером.

— Алинушка, мне надо пойти на работу.

— На какую работу, мама! Ты что, маленькая? Тебе же постельный режим прописали!