— Коль, я тут прозондировал на сей счет. Ты, как только жилье обустроишь, звони. Я тебе местечко подыскал, не знаю только… Может, ты чего лучше сообразишь?
— Раскалывайся, прохиндей старый, — добродушно рассмеялся Николай Иванович. Конечно же, нет ничего вернее старой дружбы, он безмерно благодарен этим людям.
Лариса — жена Петра вопросительно подняла глаза на Николая Ивановича. Тот едва заметно кивнул ей и приподнял кверху большой палец. — Как тебе место в одной строительной конторе?
— В строительной? — разочарованно протянул Николай Иванович. — Я же к строительству не имею ни малейшего отношения. Как настрою!
— У тебя ведь юридическое образование, так? Ну, переквалифицируешься малость. Им позарез нужен юрист. Может, рискнешь? Сейчас у нас с работой сложно. Понимаешь, части расформировывают, демилитаризация, конверсия… Политика, черт бы ее побрал! Куда мы с этой политикой катимся?! — Иван Иванович говорил легко, и в его голосе не чувствовалось раздражения, но Николай Иванович понимал, что в какой-то мере друг его прав.
Было тут еще одно предложение, по военной части, вроде бы это ему ближе и привычней, но строительство дело не умирающее. При любой политике всегда и везде строить будут. Надо подумать, решил Николай Иванович.
— Спасибо, Иван, — сказал он и, попрощавшись, повесил трубку.
Занятия в школе уже начались и, пока не прошла первая неделя, нужно было срочно пристраивать Алинку. А то ведь так и останется неучем.
В квартире у дяди Пети было тепло. Лариса жарила блинчики с мясом и пританцовывала под музыку Вивальди, несущуюся из репродуктора. На кухне висел старый, еще военных или сразу послевоенных времен репродуктор.
Вечером, сидя за столом всей большой и дружной семьей — Петр Петрович, тетя Лариса, их дети и Николай Иванович с Алинкой, — решали самый насущный вопрос, вопрос образования Алины Седых. Все это закончилось тем, что с понедельника Алинка вместе с Шурой и Егором отправилась в их английскую школу.
Самое сложное было для Алинки то, что ряд предметов вели на английском. И первые дни она просто ревмя ревела от бессилия и унижения, которое испытывала, когда одноклассники с презрением показывали в ее сторону пальчиками, слегка оттопырив мизинцы, и высокомерно бросали: лимита, а дальше целые тирады на английском относительно ее бестолковости и природной тугодумности. Обидней всего было то, что в табеле у Алинки были сплошные «отлично», а в дневнике неуды, и только на литературе и истории она доказывала свой высокий интеллектуальный уровень.
Однажды Алинка пришла домой вся в слезах.
— Я не буду больше учиться! Не буду!! Не буду!! — Она безудержно рыдала и прикрывала лицо мокрым от слез полотенцем. — Я ненавижу школу! — кричала она. — Там торгуют шмотками и курят анашу! Там дышат «моментом» и колются наркотиками. Там не читали Набокова и Булгакова, а мнят из себя Бог весть что только потому, что они говорят по-английски! Ну и что? Ну скажи мне, папа, скажи? Я не говорю по-английски только потому, что у меня не было возможности говорить на этом языке. Потому что наша учительница в прежней школе никогда не бывала в Англии, и мое произношение повергает всех в ужас… — Алинка всхлипывала и промокала глаза, из которых безудержным потоком катились слезы.
— Английский, — задумчиво повторил папа. — Хорошо, мы поправим это дело, обещай только, что я больше никогда не услышу таких невозможных истерик.
Алинка вытерла слезы.
— Нет, ты невыносимый. Ты совершенно не понимаешь, о чем я тебе говорю. — Она посмотрела на него полными отчаяния глазами. — Я не пойду в школу.
— Так, — Николай Иванович опустился на стул и жестом пригласил Алинку сделать то же самое. — Твоя беда только в том, что ты не знаешь языка, правда? Ведь ты прекрасно разбиралась в математике, с удовольствием решала задачи по химии, да, я согласен, тебе нелегко давалась физика, но это не значит, что ты самая тупая девочка в этой школе. Ты элементарно справлялась с тригонометрическими формулами, о которых твои одноклассники даже не имеют представления. Отчего же ты сейчас не в состоянии решить простые примеры? Очень просто! Ты не понимаешь, чего от тебя хотят, потому что не понимаешь вопросов, заданных на непонятном для тебя языке? Так?
— Так. — Алинка уже почти успокоилась. — Но я даже когда понимаю вопрос и знаю ответ, не знаю, как это произнести на английском. Это невыносимо, папа! Я не пойду больше в эту школу! Не пойду!! — голос ее снова стал срываться и дрожать.
— Отлично, — сказал Николай Иванович, — ты не пойдешь в эту школу. Ты никогда не пойдешь в эту школу. Я все продумал. Смотри, — он показал ей красивый лист с гербовой печатью и флагом английского королевства. — Вот здесь, — он показал другую бумагу, — виза. Вот здесь — приглашение на обучение, а вот здесь — контракт, по которому наша фирма будет оплачивать твое обучение.
— Где? — глаза Алинки округлились и расширились от удивления.