Откройте Америку!

Да, на непримечательном одноэтажном строении с подслеповатыми окнами

было обозначено « Академия Изящных Искусств », и, конечно, я никак не мог

преодолеть желания заглянуть внутрь хоть одним глазком.

Вход был открыт, и пройдя коридором, я попал в зал, где в ряд у стола сидели

девять глубоких старух и рисовали пастелью на листах, лежавших перед ними,

плетёную корзину с восковыми яблоками, помещённую на железной треноге

подле белёной стены. Наблюдал за их действиями костлявый седой старик

с острыми усами и бородой-эспаньолкой. Он поднял голову и взглянул на меня

тёмным печальным взором, и я поспешно закрыл дверь и тихо ретировался,

избегая ненужных вопросов.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Галерея, куда меня направил Том, занимала обширное отдельное здание

и называлась « Эсмановское искусство », очевидно, по имени её владельца.

В центральном фойе за полукруглым прилавком, напоминавшим стойку бара,

возвышались три совершенно одинаковые крашеные платиновые блондинки

с короткими стрижками, в белых свободно падающих платьях, схваченных

золотыми поясками. Я подал сёстрам в искусстве записку Тома, и девушки,

прочтя послание, сказали, что мадам Эсман должна через минуту появиться

и предложили пока осмотреть экспозицию.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Здесь царил совсем другой стиль, воскрешавший времена импрессионизма,

и стены были полны видов Елисейских полей, уличных кафе под маркизами,

лодочных причалов, заросших неньюфарами прудов и лугов со стогами сена.

Попадались и сидящие ню, сработанные под Ренуара, обращавшие к зрителю

пышные кремовые зады, и голубые танцовщицы в духе Дега, и натюрморты

с как бы рубленой моделировкой формы, пре-кубистическим изобретением

великого аналитика Сезанна.

Реже ощущались более поздние веяния, вроде гротескно изломанной графики,

украденной у богатого калеки Тулуз-Лоттрека, или древнеегипетских мотивов,

популярных в краткий период « ар нуво », или типичной для Кес-ван-Донгена

стыдливо-порочной грации яркоротых гризеток, или трагической клоунады Руо.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Быстро пробежав пять или шесть залов, ярко освещённых искусственным,

чуть холодноватым светом, я вернулся к началу осмотра, где за прилавком

впереди трёх блондинок уже стояла мадам Эсман - вся в чёрном, сухая

горбоносая дама с огненным, не по возрасту, взглядом.

Она приветствовала меня с истинно царственным английским прононсом

и спросила, как мне понравилась её выставка.

« Многие полотна весьма верно воссоздают сошедшие со сцены стили, -

сдержанно ответил я, - однако моя собственная манера самовыражения,

хотя и не чужда влияний, требует от меня большей самостоятельности. »

« О да, помню, это ваш обычай - улыбнулась мадам. - Не волнуйтесь,

русское искусство идёт хорошо, надо лишь знать, где и кому продавать его. »

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Я сказал, что был вывезен в Джексонвилль два месяца назад как беженец,

мне не было позволено забрать из России ни одной своей картины, и прежде

чем начинать работать здесь, хотел бы уяснить, какие именно направления

изо всего многообразного русского искусства, в котором по сей день живы

традиции и абстрактного экспрессионизма, созданного Василием Кандинским,

и супрематизма, детища Малевича, и конструктивизма, изобретения Татлина,

и сюрреализма, творения комиссара живописи Марка Шагала, не говоря уж

об иконографии, эмали, лубке, куклах, керамике, лаковой росписи, ювелирии -

какие из них имеют шансы найти сбыт в Америке.

Мадам снова улыбнулась. « Русское всегда будет русским, - заметила она, -

даже не стоит и беспокоиться. Советую вам работать в привычной для вас

манере, как вы зовёте то, гм, « самовыражения » и с удовольствием взгляну

на ваши полотна, если вы их напишете. Желаю успехов. »

И по её знаку три девушки в белом проводили меня до дверей галереи,

приглашая заходить ещё раз.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Когда я шёл назад в апартменты по пустому Университетскому проспекту,

произошла последняя за день, внешне ничем не примечательная встреча,

о которой мне пришлось вспоминать позднее.

Среди кустов ярко-красных роз на газоне островерхой лютеранской кирхи

сидел обнажённый по пояс молодой гигант пропорций редкостной красоты,

достойных увековечения резцом Праксителя.

Пепельные густые вьющиеся волосы юноши стекали вдоль его длинной шеи

на могучие плечи, одежду его составляли зелёные шаровары с камуфляжными

бурыми и чёрными пятнами и армейские кожаные бутсы. Рядом с ним на траве

лежал рюкзак.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Он бы мог показаться мне просто бродягой, осенью мигрирующим

через город к югу, если бы я не видел его на протяжение всего лета

вблизи « Английских дубов », причём всякий раз при одном и том же

стечении обстоятельств.