Откровение

Бабушка была всего месяц в этой больнице. Ее выпустили из реанимации и перевели в обычную палату. К ней ни разу не приехал ее сын. В предпоследний день она кричала: «Сыну позвоните. Юру позовите!», видимо, эта трагедия у нас в поколениях. А сын с ней перестал общаться, послал ее на фиг. Судя по всему, не мог простить, что она объединила квартиру именно со мной, а не с ним: он ей тоже предлагал съехаться. Все тогда дрались за площадь, я не дралась за площадь, я просто любила свою бабушку и знала, каким помощником она являлась.

Максимилиан Шелл часто приезжал и останавливался у нас в Дегтярном переулке. Он обожал мою бабушку, которая жила в соседней комнате, он на нее молился. Я помню, как он ее пригласил в Мюнхен, как она приехала, как он с ней возился. Он ей купил слуховой аппарат за какие-то сумасшедшие деньги. И она сидела в роскошном Мюнхенском саду на веранде, и все спрашивали, чем она занимается, она отвечала: «Я слушаю, как поют птички». Это было так восхитительно.

Макс подарил ей роскошную жизнь. Макс мечтал, чтобы она жила с нами, в нашем доме в Мюнхене, но она не согласилась.

Так вот, я возвращаюсь в эту палату с семью женщинами. И я вижу, что носик у бабушки заострился. Все было понятно – энергии не осталось. Я беру ее за руку, пытаюсь сказать самое главное. Слухового аппарата у нее нет, сняли. Она молчит, но у меня такое чувство, что она слышит меня дословно. Если бабушка молчит, это значит, что так оно и есть. Я собралась с силами, свою волю и храбрость, и говорю ей: «Бабушка, ты здесь немножечко задержалась, ты великий дух, очень чистый дух. Тебя ждут. Ты должна очень быстро реинкарнировать. Ты родишься в семье английского лорда». Я, чокнутая, это при семи людях говорю: «Поэтому ты прости меня, но я хочу, чтобы ты об этом знала». Она смотрит на меня своими детскими глазами, и я понимаю, что она это принимает как абсолютную данность. И правда, потому что она это и так знала, без меня. Она наполовину здесь, наполовину там находилась. И я ей говорю: «Мите дают шапочку магистра. Мне надо улететь. Я улечу, бабулечка, всего лишь на две ночи. Завтра полечу, с Митей побуду две ночи и вернусь к тебе обратно. Ты меня отпускаешь?» А она отвечает: «Внученька, да о чем же ты говоришь? У Мити молодость, за этим стоит жизнь, а я-то что? Обязательно уезжай. Ты сейчас Мите очень нужна». Она меня отпускает. Я подхожу к двери, оборачиваюсь, смотрю на нее. Я понимаю, что это последний раз, когда я ее вижу, бабушка понимает, что больше меня не увидит, у нас очень долгий прощальный взгляд: она все понимает, что я понимаю и оставляю ее на спокойный уход. Но я все-таки надеялась, что ее увижу.

В 01:20 утра раздается звонок. Я снимаю трубку. Голос моей мамы: «Мама ушла пять минут тому назад». Мне надо было вставать в 03:00, потому что самолет был в 07:00. Я села на постели и, может быть, три минуты сидела безмолвно. Потом у меня потекли слезы. Я плакала. Но это была первая реакция. Все-таки она была мне мамой, она меня вырастила. Но вдруг я так обрадовалась. Я начала танцевать, бабушка была рядом. Я ей говорю: «Я так рада, что ты сделала так, как хотела, что ты освободилась!» И такая благодать поселилась у меня в душе, потому что я очень страдала и очень хотела ей помочь. Я была счастлива и не смогла уснуть.

Потом я летела, и Митя меня встречал, и так хорошо было… Как же я его любила. Господи, это просто не передать, я все надежды на него возложила, мне так хотелось быть все время рядом. Он меня приглашает в какой-то роскошный ресторан, открытое кафе на веранде, мы сидим в Женеве, в каком-то сумасшедшем роскошном отеле, смотрим на Женевское озеро, смотрим на фонтан, потому как после этого нам надо было в Лозанну, где Митя жил. Потом едем в Лозанну, это час езды от Женевы. Именно там было вручение, в его университете. И вот мы с ним сидим, я не помню, он вроде шампанского выпил, ланч у нас был такой маленький, что-то было такое вкусненькое и маленькое. И как там было ясно, светило солнце. И я говорю: «Бабушка за нас радуется». Я передать вам не могу: кроме счастья, ничего не было у меня в душе. Я так была за нее рада, что она освободилась, что все получилось как надо, что она выполнила то, что хотела. Как она сказала мне, все так и было, как по часам: тик-так, тик-так, тик-так. И поэтому я уже никуда не спешила.

Но я с бабушкой все время разговаривала, все время была в контакте. Было определенное предательство с моей стороны… Ничего не могу поделать. Я осталась на семь ночей. То есть тело бабушкино лежала в морозилке, понимаете? Я говорила с ней, она хотела быть похороненной, никаких кремаций. Я спрашиваю: «Бабушка, а что делать-то? Ты понимаешь, тело там одно валяется? А ты здесь рядом с нами, радуешься жизни, молодец! Делать-то что?..» Спокойно на душе… ничего не беспокоит. Так хорошо… Значит, надо побыть с Митей.