Откровение

Я очень боялась включать в фильм про Марию ту сцену, где на столике стоит портрет любимого Родиона. Мария лежит в постели, и я (мы все в фильме играли самих себя) задаю ей вопрос: «Мария, как это случилось?». В этих кадрах я беру в руки портрет, чтобы не произносить никаких имен. Я не хотела проблем, особенно тогда, когда моя любимая Майя была еще жива. Мы все искренне любили ее, и она была моей чуть-чуть подругой. Мария рассказывает про свою любовь к Щедрину, и как он улетел, как он не вернулся и никогда, никогда не позвонил. Сейчас я просто рассказываю о трагедии нашей семьи, чтобы люди знали.

Макс, со своей любовью к «чернухе», придумал (и даже построил настоящую избушку, копию той фамильной, которая тоже была подарком Франца Иосифа и в которой он жил все время сам), что Мария в конце фильма дойдет до домика и сожжет его вместе с собой.

Надо сказать, что ходить она не могла, она лежала 10 лет. Не могла ходить для них. А с Наташей она всегда ходила. Никто в это не верил. Она всегда говорила: «Если Наташа говорит, что на улице красивая луна, Мария встанет с постели и пойдет с Наташей смотреть луну». Когда я об этом говорила Максу, он махал на меня рукой и говорил, что я сумасшедшая.

И вот эта Мария должна была дойти до домика и сжечь себя в нем.

– О Боже! Ты хочешь зажарить свою сестру, как франкфуртскую сосиску??? Этого не будет! И никакой пятой симфонии Малера в горящем доме с сосисками не будет!

– А что будет?

– У нас будет звучать счастливая музыка. Мы, одетые в белое, идем с ней по самому верху нашей горы, к обрыву, с которого открывается круговая панорама на всю Австрию, на горы Караванке. Мы идем через эту высоченную траву к свету… Это будет такой красивый кадр.

В конце фильма все плакали.