Откровение

Дальше. Наташа. Папа меня всегда учил рисованию. Он очень хорошо рисовал. Он меня учил рисовать финтифлюшки, завитушки всякие, у меня не получалось, я была совсем маленькая, и один раз он сорвался и сказал: «Боже… Ну надо же настолько не иметь таланта… Типа, такая бездарность…» Он убил во мне великого художника. Я всегда мечтала рисовать. Я думаю – вот когда-нибудь, чуть попозже, сяду и начну рисовать, но там, в пять лет, это было перерезано. Так все тонко устроено в этом мире, так деликатно.

Самую страшную фразу в своей жизни я услышала от моей четырехлетней Насти. Она спросила меня: «Мама, а почему ты такая неласковая?» Я вихрем выскочила из комнаты, меня накрыли слезы, пошел ряд необъяснимых воспоминаний… С опухшим лицом я вернулась к Насте и просто стала ее гладить, целовать, но это как-то не помогало. Естественно, в эту же самую минуту я вспоминала свою маму, женщину, чьих рук я даже не знала. Она меня в своей жизни даже никогда не погладила.

А Макс мне сказал, что я должна побыть матерью хотя бы один раз в жизни. И с Настей я просто по-честному до ее шести лет была рядом. Были, конечно, проекты, но я находилась с ней до момента, когда ей уже пора было пойти в школу. Правда, от этого отношения почему-то не улучшились.

Мне казалось, что я могу, что я стараюсь, и вот только сейчас, анализируя всю ситуацию – она всплывала очень-очень-очень последовательно, – понимаю: мне так грустно, что мы вышли из страны, где все надо было скрывать. Надо было скрывать свое аристократическое происхождение, надо было скрывать свое еврейское происхождение – короче говоря, все на свете надо было скрывать. И люди были настолько запуганы, что я вам просто не могу передать. И моя мама только где-то за год до смерти, в 2020 году, мне вдруг призналась, что моя любимая, добрая, ласковая бабушка, лучик света в моей жизни, которая меня воспитала и стала моей мамой, была очень жестока к ней и бесконечно холодна. Меня это совершенно потрясло. Я не могла ей поверить. Вот тоже интересно. Мама со мной была безумно холодна, командовала все время. А сына моего Митеньку она очень любила, она была с ним и нежная, и хорошая, и добрая, но самое интересное, что моя бабушка Анна тоже в конце жизни призналась моей маме в том, что ее мама, моя прапрабабушка Матрена, была очень-очень с ней жесткой, даже жестокой.

То есть, если посмотреть на мой род по женской линии, что происходит? Меня не научили. Как ты можешь отдать то, чему тебя не научили? Все-таки бабушка для девочки – это иное. А мама моя никогда не спросила: «А что бы ты хотела? А как ты к этому относишься?» Она только командовала. В результате, если мне нужно было чего-то добиться, я могла только так говорить: «Я больше не пойду в бассейн (как я описываю это в предыдущей книге), я пойду и буду заниматься фигурным катанием, балетом. Я не буду играть на аккордеоне, потому что я девочка, покупайте мне фортепиано». Вот такой категоричный тон мама понимала, другого не понимала никогда. Недаром Максимилиан всегда называл меня: «Эх, ты мой пятилетний план». И он смотрел в корень в этом плане.

С Настей же я в детстве проводила очень много времени. Мы с Максимилианом всегда сменяли друг друга, потому что Настя очень плохо засыпала, у нее были страхи. Я все никак не могла провести параллели: откуда это идет? Сейчас я абсолютно точно понимаю, что эти ее страхи были тоже проявлениями страшного заболевания, которое она унаследовала от своей семьи по папиной линии.

Я читала ей сказки Пушкина каждый вечер, она это обожала. Конечно, я все это читала по ролям, конечно, для нее это было удивительно. Больше всего она, владея тремя языками в совершенстве, как я уже говорила, любила наши мультики: «Бременские музыканты», фильм «Морозко» и прочие. Иногда меня заменял Максимилиан, потому что выдержать это было трудно. Настя, чтобы заснуть, заставляла всех лежать с ней в кровати, включая няню. Няне, конечно, не разрешалось лежать в кровати, она сидела на полу рядом, держа Настину руку. Это была процедура, господа, это была процедура!

Я потом много анализировала и пыталась докопаться до истины: где лежит секрет? Что я не смогла дать своим детям? Я старалась как могла. Я старалась быть с ними друзьями, то, чего у меня никогда не было. С папой – да, я была другом, но с мамой никогда. И так как не было отражения женственности, меня этому не научили, так я и бегала мужиком, мальчишкой каким-то, понимаете? И поэтому я чувствовала себя всегда в мужском роде. Очень смешно.

Совсем недавно друг прислал мне видео моего шоу с Дибровым. Потрясающее шоу мы с Димой сняли. Это было так захватывающе, он правильные вопросы задавал. И вот это шоу идет, и все так великолепно, мы про любовь, про романы, и я такая сижу и искренне-искренне под самый конец говорю: «А вообще-то я мужчина». Это был конец шоу. Это было сногсшибательно. У Димы глаза как тазики. Мы говорили про любовь, про всех моих мужиков, но вот это ощущение, что я мужчина, меня никогда не покидало.