Откровение

И вот вы вообразите, эти два заболевания – шизофрения, биполярное расстройство, депрессия, да еще и диабет, который тоже делает человека нервным. Все время изменяется настроение, накладывается одно на другое, и бедная Наташа, и маленькая Настя, и небольшой еще Митя – это становится настолько невыносимым в нашей семье, что никакие слезы и никакие вздохи помочь уже этой ситуации не могут… Это, как говорится, приговор.

Мы едем домой, увешанные всякими шприцами. Макс мне говорит вдруг, очень спокойно:

– Ты знаешь, я должен тебя поблагодарить!

– За что это?

– А ты помнишь эту историю? Много лет тому назад, когда ты еще до свадьбы или во время свадьбы сказала: «Знаешь, я такая несчастная женщина». А я тебя спрашиваю: «Почему?» А ты говоришь: «Потому что ты умрешь в 63 года, а я останусь одна, я в это время буду еще молодая и очень красивая, что я буду делать, скажи мне? Знаешь, как трудно после гения жить с кем-либо еще? Это просто невозможно».

Макс посмотрел на меня внимательно:

– Мне сейчас 63 года.

2. Любят ли мужчины уродства?

Я приехала в Лос-Анджелес покупать дом для семьи и поселилась в отеле моего очень большого друга. Он мой друг, как и Пинки, и один из самых красивых мужчин в Лос-Анджелесе, которому принадлежало полгорода. У него было семь самых лучших пятизвездочных отелей и земля под ними.

Он был безумной красоты, благородства и воспитания человек. Северин предоставил мне номер в одном из своих отелей в центре Голливуда, который сейчас называется «Лондон», а до этого назывался «Бельяж». Действительно роскошный отель, с огромным бассейном на крыше. Там была настоящая квартира с кухонькой, гостиной, со спальней и огромным балконом с видом на Даунтаун. Чувствовала я себя царицей – еще и потому, что платила за него на 50 % меньше его реальной стоимости.

В этом отеле на всех этажах между номерами размещалась уникальнейшая картинная галерея с работами самых известных художников, включая нашего великого Михаила Шемякина.

Макс обожал Северина. Северин обожал его. Как-то так сложилось, что им было очень хорошо вместе. Он был моложе Макса, очень красив и, наверное, избалован женщинами, но вот что интересно: мы пронесли через все эти годы дружбу, как и с Пинки, – все другое было запрещено.

Северин спасал мою жизнь, и не один раз. Вот и теперь…

Мне надо было делать операцию. Когда у меня был шанс выжить – 50 %: я умирала от воспаления зуба, и мне спасали жизнь после газовой гангрены и общего заражения крови, тогда Эд Кантор, мой хирург, просто отсосал из моего подбородка гной величиной с ананас. То, что осталось после этого у меня на шее, – это даже не шрам величиной с пять копеек, это просто сшитые куски кожи. И когда я поднимала голову, это был ужас. А для актрисы вообще катастрофа.

На лице был бардак, это точно. И мне необходима была пластическая операция, чтобы убрать этот завязанный узлом страшный круговой шрам и превратить его в тоненькую полосочку. Она мне до сих пор портит шею.

Кстати, зубной врач, который мне устроил этот Армагеддон, когда-то был личным дантистом президента Рейгана.

Мне дали одного из лучших пластических хирургов, офис которого располагался в том же госпитале (якобы лучшем), куда меня привозили и с зубом, и после истории с машиной, – «Седарс Синай» (Cedars Sinai), так что я не ждала никакого подвоха. А зря! Вы же понимаете, врачи – они настоящие бизнесмены.

И вот я сижу у пластического хирурга, у меня нет никаких дурных мыслей, клянусь вам, а он предлагает: «Я все равно буду общий наркоз делать. Слушайте, может, мы вам и грудь заодно подтянем?»

У меня такой шок. Я думаю: «А грудь-то зачем?» Мне немного за тридцать, и я совсем как-то не въехала в эту историю. И потом, я всегда была против таких вмешательств.

– Зачем? У вас дети есть?

– Да

– Сколько?

– Двое!

– Вот за этим! И я сказала: «Хрен с ним, все равно ты мне будешь общий наркоз делать, давай!»

Теперь «они», которые подтянули, у меня висят до самого пупка (ха-ха), и знаете, я иногда даже из-за этого стесняюсь.

Короче говоря, мне делают операцию. Я после нее целиком забинтованная – голова, шея и грудь в панцире из бинтов. Я не могу даже двигаться. И в этот момент на моем пути появляется ОН… Как это произошло, я не знаю, но то, что он получил на руки инвалида, гарантирую.

Это был очень известный турок по имени Эмин. Тогда ему было гораздо меньше лет, чем мне, и жил он, об этом знает весь Голливуд, с одной из самых красивых женщин на планете, очень известной актрисой, которую уважал и любил Максимилиан, и даже снимал ее в одном из своих фильмов, за который получил «Золотой глобус» как режиссер и был номинирован на «Оскар».

Эмин был не просто турком. Рожден он был в Мюнхене, поэтому говорил в совершенстве и по-немецки, и по-английски. Он был благородным и образованным человеком, преподавателем martial arts (боевых искусств), серьезным чемпионом, человеком безумной красоты и очень большого темперамента. Он также снимался в американских фильмах.