Откровение

На бесконечной сцене, перед пустым и светлым залом разыгрывался бой. Воздушный бой. И даже в боевом режиме все труднее становилось уследить за мгновенными перемещениями, виражами и пируэтами, за потерей и набором высоты, за просверками молний на горизонталях…

Воздушный бой. Что-то вроде шахматной партии против себя самого.

Как он это делает? И где научился?

Дитрих смотрел.

Зверь хорошо устроился. Действительно очень хорошо. Раем, безумной мечтой был тот мир, откуда он пришел на Землю. Мир, где делали такие машины, мир, где есть место таким пилотам, мир, где он научился летать так, как летал сейчас.

Для себя.

Что же он может в бою?

Дитрих улыбался. Покачал головой и вздохнул, без зависти, скорее, с сожалением. Рай или нет, но Зверь ушел оттуда. Трудно поверить, что такая тварь добровольно решила принести себя в жертву. Ему не было места здесь, ему не нашлось места и там тоже. Это естественно для людей — избавляться от зверья. Всеми доступными способами.

«Прав тот, у кого карабин»…

А слюдяные блестки рассыпались по холодному небу и гасли одна за другой. Гасли. Последняя взвилась вверх и скоро исчезла из вида.

Представление окончено, герр фон Нарбэ. Интересно, Зверь действительно ничего не помнит?

Трудно сказать наверняка. Уж что-что, а притворяться он умеет в совершенстве.

Она еще и двигалась бесшумно. Соскользнула вниз вдоль стены замка, над камнями плаца перешла в горизонтальный полет, замерла в паре метров от Дитриха. И все это в полной тишине. Любое военное ведомство Земли душу продало бы за эти технологии.

И не капля вовсе. По форме, скорее, семечко. Ага. Райского, не иначе, деревца, семечко. Крохотная, светло-серая, блестящая. Справа на борту, возле короткого острия тарана, нарисована женщина в красном.

Блудница…

Зверь откинул колпак, не спеша, впрочем, выбраться наружу. Молча разглядывал Дитриха. Взгляд огромных узких глаз уже не был ни равнодушным, ни прицельным. В нем появилось знакомое живое любопытство.

— Посмотреть спустился? — спросил Дитрих, — как полковник на полковника?

Ну, не получалось с ним на «вы», хоть тресни не получалось. Во-первых, оно того не стоит. Во-вторых… какого черта?!

— Со мной тут все на «ты».

Блудница поднялась повыше, перевернулась кверху днищем, и Зверь просто вытек из нее на плац. Любой другой грохнулся бы бесформенной костистой грудой. Любой. Кроме Зверя, разумеется. Он всегда любил выделываться, это Дитрих тоже помнил.

— Привык к вежливости?

— В общем, да. Но быстро отвыкаю. Скажите, господин полковник, мы были знакомы?

«Притворяется?» — знакомая мысль. До отвращения знакомая… Пять лет. И где они, эти пять лет? Вот он, Зверь. И вот оно, привычное: — «притворяется? Или действительно не помнит?»

— Мы были знакомы, — Дитрих кивнул.

— Тогда понятно, — Зверь задумчиво покусал губу, — я время от времени веду себя так, как… как вы ожидаете. Отсюда эффект узнавания.

— С чьей стороны?

— Да с моей.

Улыбка… и на этот раз — его улыбка. Та, в которую хочется выстрелить. Или улыбнуться в ответ.

— Вот опять, — в глубине глаз тлеют едва заметные огоньки, словно гаснут там, далеко, фитили догоревших свечек, — такое впечатление, что на какое-то время я становлюсь похож на… на себя. Вы это замечаете, а я замечаю, что вы заметили и… — Зверь потерянно ссутулился, — и все. Честно говоря, — он снова улыбнулся, на сей раз едва заметно, скорее себе, чем собеседнику, — я никак не могу разобраться в ваших эмоциях, и это здорово сбивает с толку.

— Давай на «ты», — поморщившись предложил Дитрих.

Кажется, он начал понимать, что было не так, чем этот светловолосый смуглый парень отличался от Зверя, настоящего Зверя. Тот был уверен. Всегда. Во всем. В себе и в окружающем мире. Он не терялся и не смущался, и знал как себя вести, и знал, как заставить других вести себя наилучшим образом. А этот…

Словно с неба свалился.

И теперь озирается вокруг с потерянным видом, ищет за что зацепиться, от чего оттолкнуться, чтоб взлететь обратно.

— Давай, — Зверь пожал плечами, — я тебя отвлек, извини. Вечером, если время будет, побеседуем.

Он направился через двор к воротам.

В каком-то совсем уж очумелом ступоре Дитрих смотрел, как Блудница скользнула над землей вслед за хозяином. Будто собака.

— Ты меня, конечно, отвлек, — произнес он, наконец, когда Зверь уже отошел шагов на десять, — но раз начал, так продолжай. Что тебе нужно?

— Мы были знакомы, — словно пробуя слова на вкус, сказал Зверь, — когда, где, как? Можешь сказать в двух словах?

— Могу в трех, — хмыкнул Гот, — я тебя убил.

— И ты тоже, — Зверь задумчиво кивнул. — А за что?

— Тогда ты не задавал такого вопроса.

— Я не сомневаюсь, что у тебя были на то причины, — и вновь знакомая улыбка, одна из тысячи, или миллиона, или сколько их у него? — понятно, что убить меня — дело благое, но почему ты?

— А почему нет?

— Ты мог убить меня за идею, — медленно проговорил Зверь, — этого давно никто не делал, но желающих хватает. Ты мог мстить за что-то… за кого-то… — он нахмурился. За огненными змейками в зрачках ледышками намерзала боль, — не помню, — произнес беспомощно.