Читаем Откровение Блаженного полностью

Откровение Блаженного

…На снег падали и падали цветы, согретые девичьими ладонями. Красные, белые, желтые. Снег. Мороз. И – цветы. Красные, белые… Но больше – желтых. Разлучных. Последние брызги земной нежности, света. Цветы, цветы… живые… чтобы там, на небесах, продлилась твоя, сынок, юность.

Живые цветы – непогоде вопреки.Живые цветы – Очи Всесветного.Живые цветы – стежка в рай.Живые цветы…

Я не поднял ни лепестка. Не отнял…

Они – твой вечный след.

Я пойду по живым цветам и найду тебя.

•

Неведомая боязнь… Устал, ослаб нервами и сердцем?

А если так и останется? Если хандра не пройдет, не уймется, а еще глубже укоренится, закостенеет? Надо одолеть, преломить… Надо как можно чаще бывать на могиле сына – это самое лучшее, самое озаренное, что в состоянии я сделать для него.

Кладбище… Это место извечно исполнено великого смысла – одновременно земного и небесного. Невыразимый уют, непоколебимый покой… Дух Божий…

Пусть здесь слезы будут всегда светлыми!

В благодатный час и мое тело примет мать-сыра земля. На крест сядет птаха и споет о вечном счастье Вселенского мира, равно принадлежащем всем, кто существует зримо и кто сокрыт тайной.

Наверно, есть своя доля правды в понятии следующего толка: где бы, в каком месте ни быть похороненным – одинаково. И все-таки лучше «не за горами и морями…»

Дабы близкие люди могли чаще наведываться к могиле родного человека, приносить цветы, убирать.

…Хотел бы на старости лет вернуться на малую родину и там на кладбище лечь в теплую землю на осиянном плоскогорье. А рядом – сын. Пересаженная его калина.

И един на двоих – дубовый крест.

•

Везде снег. А на холмике Алешиной могилки – проталинка… Восходит его тепло? И животворящий свет?

•

1 марта. Утренние низкие лучи, отразившись от стеклянной дверцы стенки, осветили Алешин уголок… Весна шлет ему привет!

•

Капель… Это стучит сердце моего сына.

•

Родился Алеша на четыре с половиной килограмма. Со временем в нем стала проявляться, «активизироваться» моя, отцовская, порода. Он рос поджарым, не толстощеким, без яркого румянца. До десятого класса ростом был невелик. Стеснялся. А в последний год школьной учебы только успевал на дверной притолоке шариковой ручкой делать пометки… Удивительно резкий скачок! Вот уже выше меня. В глазах – веселость, возмужалость, уверенность. И нам, родителям, радость!

Когда ему было семь-восемь лет, он и я надевали на руки боксерские перчатки и целый вечер азартно мутузили-дубасили друг друга. Его напористость, выносливость, ловкость поражали…

Алеша никогда не врал. Мягко, осторожно указывал на мои промахи. Особенно на неразборчивое отношение к людям, которое, как правило, оборачивалось чреватыми для меня последствиями: подножками, предательством и прочими гадостями со стороны последних. Видя, как я потом сожалею, переживаю, Алеша, обладая чутким сердцем и не по летам глубоким умом, совершенно по-взрослому обнимал меня, успокаивал, втолковывал, чтобы я впредь не игнорировал его наставления, дабы опять не угодить в неблаговидную ситуацию.

Картинка памяти: на огороде собираем с ним поспевшую фасоль. Стручки лопаются… Алеша подбирает все до единой фасолинки. Здесь и во всем остальном, что касается быта, каких-либо занятий, отдыха, он проявлял исключительную аккуратность, опрятность, пунктуальность, честность, приветливость. …Я вижу их, Алешу и Ваню, идущих в обнимку по райским кущам. Они уже привыкли там. Они скучают по нас, как и мы по ним. Но они так не печалятся, как мы… потому что в Вечности обрели бессмертие духа, являющегося самым Высшим, о чем думает вожделенно всяк смертный от рождения и до последнего вздоха.