Откровение и сокровение

То есть: СНАЧАЛА «идея» – потом «Россия».

Идея – «имперская», то есть: в этом безграничном Поле рано или поздно ДОЛЖНА появиться объединяющая сила. Как только в XIII веке подпор человеческих массивов оказался достаточен для преодоления этой незаселенной пустоты, – сквозь Азию и Европу ударила сплавляющая молния монгольского нашествия и оставила после себя – номинально – единое государство (ярлык – ясак, система выплат и откупаемых прав), реально же – единую ямскую службу: цепочку связи в безбрежности.

И эту спроектированную в XIII веке «контурную карту» наследуют все последующие претенденты на «господство»: литовцы и поляки, немцы и французы, – не претендуя даже изменить место стяжения этих сил – столицу, выросшую на ничтожном Кучковом поле.

И те, кому удавалось здесь закрепиться, называли себя «русскими», включая выходцев из «Руси Казанской» и «Руси Литовской», а также владетелей «Руси Московской», у которых в жилах византийская кровь перемешалась с монгольской.

Дело не в крови, конечно. Дело в исторической закономерности, в скрещении путей, в наличии «жил», по которым неизбежно должна пойти чья-то кровь.

«Может быть, как никакая страна в мире, наша родина после столетий ложного направления своего могущества (и в петербургский, и в советский периоды), стянувши столько ненужного внешнего и так много погубивши в себе самой, теперь, пока не окончательно упущено, нуждается во всестороннем ВНУТРЕННЕМ развитии: и духовно, и как последствие – географически, экономически и социально».

Это – синдром усталости. Это – реальная историческая усталость русских. Столетия борьбы кажутся напрасными, ложными. Имперский народ ищет себя заново – как народ локальный, местный, национальный, тутэйший, тутошний. Мировая отзывчивость иссякает. Тяжко быть русскими? Станем великороссами. Стали же когда-то римляне – итальянцами. Тоже, между прочим, тяжкий процесс, долгий и плохо предсказуемый. Это мучительно – перемена миссии. Даже сдвиг столицы в новое место – опасная хирургия. Не потому ли, кстати, так не любит Солженицын петербургской России, что это связано с капитальным сдвигом всей системы – на Северо-Запад?

Но ведь он и советский период не любит?

Да, потому что это еще один болезненный сдвиг: обратно на Юго-Восток. Гуляет «империя» туда-сюда: опасно, рискованно, и великий писатель, помимо всяких математических доводов и харизматических призывов, интуитивно эту опасность чует.

Ну, а если по его призыву пойдем на Северо-Восток – НОВУЮ Россию строить РЯДОМ с нынешней?

Одна надежда – что сил не найдем с места еще раз двинуться из дома. Разве что под конвоем. Под чьим?

Впрочем, он и сам не хочет.

«Как семья, в которой произошло большое несчастье или позор, старается на некоторое время уединиться ото всех и переработать свое горе в себе, так надо и русскому народу: побыть в основном наедине с собою, без соседей и гостей. Сосредоточиться на задачах внутренних: на лечении души, на воспитании детей, на устройстве собственного дома».

Кабы еще дом не был открыт всем поветриям. А то на юру стоим.

Дадут ли нам – уединиться? Оставят ли – наедине с собою? Да и мы – сможем ли одни? Русский человек, во все хрестоматии мира вошедший как образец общительности и всепонимания (оборотная сторона медали: гений обезьяньего подражания), – сумеет ли сам-то прожить «без соседей и гостей»? Любую «имперскую концепцию», вылезшую на кончик пера какого-нибудь идеолога, можно опровергнуть с кончика другого пера, но ведь не концепциями умников все это тысячу лет держится, а подпором снизу: тем, что «русское» изначально рождено на «Млечном пути» и тем же млеком вскормлено. Принять на себя крест Третьего Рима, несколько столетий волочить его, проклиная, создать культуру мирового уровня и звучания, костеря элиту, которую для этого пришлось кормить, – и, вложив в дело столько любви и ненависти, – бросить все это и успокоиться в качестве «этнографической единицы», которая сама себе равна, и только! – и вы думаете, что миллионы русских так легко дадутся на эту лоботомию?

Эти дадутся – другие на их место мгновенно явятся.

Место такое. Набегут.