Откровение (СИ)

Священный трепет явно читался в их широко раскрытых глазах, а губы шептали слова восхищения, причем среди этих охваченных религиозным экстазом людей присутствовали ведь не только закоренелые фанатики типа Моглурна, но и такие, как Темгон, кто до сей поры относились ко мне хоть и с чрезмерным уважением, но всё же как к вполне нормальному человеку. Я с печалью и грустью в сердце смотрел на коленопреклонённые фигуры, пытаясь увидеть прежних единомышленников и товарищей, но находил лишь преданных почитателей, ослеплённых сверхъестественной верой в моё высшее предназначение. Вот тогда-то и пропала последняя надежда на возвращение ко мне Самиры, поскольку её поведение в данный момент практически ничем не отличалось от действий соплеменников. Мне стало ясно, что она уже больше никогда не будет воспринимать меня как обыкновенного человека из плоти и крови. Я перестал быть для неё тем мужчиной, кого можно просто любить, и окончательно превратился в олицетворение древнего культа, которому нужно служить. Несомненно, теперь она могла бы вновь стать моей подругой, если бы от меня последовала такая просьба, однако сама мысль о том, что кто-то — хоть и по собственному желанию — будет выполнять роль безропотной наложницы или служанки, казалась мне отвратительной. Я не нуждался в личных отношениях, усиленных или подталкиваемых религиозными чувствами, и, кроме всего прочего, уже имел возможность на собственном горьком опыте убедиться в том, что нельзя заставить себя полюбить, — даже такую привлекательную, желанную и добрую женщину, как Самира…

— Хвала Великому Номаду! — вдруг оглушительно выкрикнул Темгон и вскочил на ноги.

Все прочие странники последовали его примеру, и воздух наполнился ликующими возгласами. Они вопили, свистели и потрясали руками в порыве общего воодушевления, а мне оставалось только подавленно наблюдать за ними со стороны. Тоска наполнила мою душу, когда я понял, что опасения провести весь остаток своей жизни в духовном одиночестве среди чуждых мне по образу мышления и этическим нормам обитателей звездолёта, которые вроде бы уже рассеялись после того, как меня радушно приняли в племя благородных бродяг, неожиданно вернулись ко мне с прежней силой. В конечном счёте моя отличительная способность взаимодействовать с контрольной системой корабля (пусть даже на весьма примитивном уровне) воздвигла незримый барьер между нами. Приняв этот неутешительный вывод и признав полную бесперспективность борьбы с навязанным мне титулом полубога, я решил оставить всё как есть и постараться в будущем сделать как можно больше, чтобы облегчить жизнь людей, доверивших мне свои судьбы.

В тот день мы благополучно покинули Потерянные Земли и для всех нас начался новый этап существования. Мы довольно долго блуждали по сложнейшему лабиринту артерий, изучая необычный ландшафт, где каждая встречная полость — привычное слово «отсек» никак не подходило для обозначения этих пространственных объектов — отличалась от предыдущей по своей площади, форме и структуре материала. Во время странствия нам много раз попадались тупиковые проходы, в связи с чем мы были часто вынуждены искать обходные пути, и лишь некоторые из тупиков преодолели благодаря механизму Раскрытия, причём во всех этих случаях неясный знак открытой ладони на поверхности стен, символизирующий тактильный сенсор, видел исключительно я один. Кого бы из странников я ни подводил вплотную к очередному рисунку и ни просил хорошенько всмотреться в изгибы линий, чтобы попытаться разглядеть в них пусть даже лёгкий намёк на упорядоченную последовательность, в ответ получал только осторожное недоумение, переходящее в неподдельный восторг, когда мне удавалось одним прикосновением руки создать большой круглый проём в дотоле неприступной и незыблемой тверди. Кстати, несколько лет спустя я как-то показал Лене Рамирес аналогичный символ в одном из каналов неподалеку от Лагеря, и она, как ни старалась, не смогла ничего распознать, и это повергло меня в некоторую растерянность, так как я искренне рассчитывал, что женщина-андроид, прожившая довольно долго на Марсе, должна обладать всё же большей проницательностью, чем коренные жители ковчега. Других своих близких друзей я решил не подвергать подобному тестированию и, несмотря на то, что они были достаточно наслышаны о моих «успехах» на этом поприще, никогда в их присутствии не активировал видимые только моему взору сенсоры, поскольку всерьёз опасался появления у них неверного, искажённого отношения ко мне — не просто как к боевому товарищу и другу, а как к избраннику судьбы, или хуже того — как к сверхчеловеку. Меньше всего я желал, чтобы Ремар, Тим и Водан уподобились соплеменникам Темгона и превозносили мои заслуги и боготворили меня. У Лены уже изначально был подобный настрой, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы она нашла в себе силы в некоторой степени побороть комплекс слепого повиновения и служения человеку с Земли, каковым я, в общем-то, и являлся, и всегда оставался в её глазах.