Откровения

Когда я видел его скукоженным и пришибленным (он старался не появляться на людях в таком состоянии, но совместное проживание в общаге не могло скрыть его), то понимал: посетившая его «творческая мысль» не получила развития. Подставлялось плечо, взбадривалось идеей – он зажигался… до понимания того, что придётся идти самостоятельно, а это ужасало и было невыносимым.

Самостоятельность Виктор понимал по-своему: «подчиняясь – властвовать»… У него хорошо получалось «подчиняться» под чувства, под состояние «друзей», а от его «властвования» все разбегались.

И по жизни с ним было тяжко – он истерически боялся сложных ситуаций, особенно тех, из которых надо было выбираться самостоятельно… а с чьей-то помощью – самолюбие не выдерживало и наполнялось ненавистью к помогавшим… и меня он давно ненавидел.

Его предательство неожиданным не назовёшь. А вот для нашего общего приятеля Пети это был снег на голову в жаркий летний день – он обожал «учителя», осознанно став и Санчо Пансо, и Шурой Балагановым.

Петя восхищался своим преображением из неотёсанного мужика, испуганно стесняющегося женщин, в залихватского ловеласа – покорителя женских тел, благо достоинствами для покорения он владел в полной мере.

Очередная Витина интрижка ради развлечения и «набивания руки для будущих дел» привела к элементарной поножовщине… Петю пришлось отправить в далёкие бега – он раскаивался в дружбе с «заумным упырём». Виктора законным образом удалось вытащить из дерьма. Благодарности не ожидалось, и её не было. Получилось не так, как он хотел… поэтому обида к тем, кто предупреждал об исходе.

Обида затаилась надолго… Держать в себе обиду – лишать себя свободы. Надеялся на понимание Виктора – не все роли сыграны… перед неудачной интрижкой Виктор примерялся к роли Экзюпери.

Мы встретились в Гирее на «Чёртовом бугру». Оба были искренне рады и бессчётно по времени проболтали на юморной ноте, вспоминая обо всём, что случилось в нашей жизни за три года: я – о своей армейской жизни, он – о своей студенческой.

Радость от встречи прервал его менторский тон о моей неудачной судьбе (как будто жизнь была на исходе в 22 года) и наставлением, «как жить дальше». Можно было элементарной шуткой сгладить поучение, используя его же тезис: «Прошлое уходит, потому что должно быть забытым». Считая себя самостоятельным и мыслящим человеком, сказал Виктору то, что видел.

– Понимаю… ты репетируешь Великого Диктатора, но прошу, не решай за меня. Вообще-то все Великие Диктаторы плохо кончают – не всем нравится, когда их судьба в чьих-то руках, – Витя осел, обмяк – не любил он, когда его правильно понимают… Как он ненавидел меня!.. и ненависть придала ему силы. Не сказав ни слова, он повернулся и пошёл своей летящей походкой – он знал, к какой цели «летел». Я, незнающий своей цели, смотрел ему вслед и пытался понять, почему так дурно на душе.

Через пару лет показали его могилу – трагическая гибель. Не знаю подробности, они противоречивы и разные, но смысл поведения был тот же – он решал чью-то судьбу.

Каждое посещение Гирейского кладбища, где лежат мои родители, прихожу к Виктору на могилу, кладу пару цветков, смотрю на фотографию на памятнике с крестом и понимаю – он был мне Друг, если до сих пор я мысленно спорю с ним. Он развивался и своим развитием был интересен. Он многого хотел… но не знал, чего хочет и что ему нужно.

Я был ему другом – не играя, он только мне раскрывал душу. Только от меня он не скрывал своих слабостей, которые прятал в игре с другими.

*

Политика своей «острой необходимостью» и навязчивостью загаживает мозги медленно и монотонно… а источник «гадостей», по моим детским понятиям, был круглый репродуктор, бубнивший от гимна до гимна… «Загудели, заиграли провода – мы такого не видали никогда…» – ежедневно внушалось чудо, и, как в чудо, я верил в электричество… пока в моей хате не загорелась «лампочка Ильича» – до этого керосиновая лампа, как светоч ясный.

Политики в моём детском представлении были лирическими умницами… и богачами, недоступными и непререкаемыми авторитетами… Хотя в четырёхлетнем возрасте с соседскими пацанами позволял себе спор о том, кто сильнее – Будённый или Ворошилов, Микоян или Молотов, Димитров или Тито… но сильнее всех был Сталин, а был бы жив Ленин – он самый сильный… и наши родители, гася спор, подтверждали такую закономерность.

С детских лет, ещё неосознанно, ощущалось соприкосновение с политикой, и что она частица незримой связи с жизнью высокопоставленных личностей, которые управляют не только страной, но и каждым человеком в отдельности – в этом не виделось гадости, но был интерес.

С гадостью в политике пришлось встретиться, когда появилось желание и возможность поучаствовать в ней… Хотелось добрых изменений в жизни и попробовать себя в партийной ипостаси, вот тогда и побывал в истинных источниках гадостей – в райкомах, в обкомах, где до отрыжки наглотался дерьма. Желание напрямую участвовать в политике отбито навсегда, но грязь будет очищаться еще долго, да и взгляд на политиканствующих личностей очищает – не хочется быть таким.