Откровения монстров

Последовав в глубину леса, она присела у ручья, у огромного серого валуна. И тут, стараясь не спугнуть собой, с охоткой начало наблюдать как в проблесках заходящего солнца, по воде, словно по льду, радостно танцевали лесные феи. Их смех, откликался эхом по лесной чаще, наполняя мелодией воздух, делая его еще более лёгким и прозрачным. Они являлись настолько реально, что порой, заигравшись, приближались так близко, не замечая, что в девушку тут же летели брызги от их крохотных ног. Завороженная чудным зрелищем, она уже не помнила ни о чём другом. Хотелось бесконечно сидеть на берегу ручья, радоваться, наслаждаться спокойствием. Всё это напоминало ей беспечный сон полный умиротворения. Однако солнце уже садилось. Ей поспешно нужно было вернуться домой, в свою ветхую избушку и к обыкновенной жизни. Лишь она подумала об этом, как её ноги захотели бежать. Бежать! Непременно бежать! Нестись наперегонки с ветром, разрезая пространство своим телом. Она поднялась. Точнее какая-то неведомая сила подняла и поставила её на ноги. А потом понесла. Вокруг мелькали деревья. Лесные поляны сменялись на пышные луга, болота и снова поляны, луга… Аглае еще никогда не было так легко. Она не чувствовала как её ноги перебирают на бегу. И даже не могла представить вес своего тело, как и усталость, казалось, ей совсем чужда. И только лишь одно могло означать, что она точно бежит, а не парит в воздухе. Когда босые ноги бились о прохладную траву, которая так странно становилось всё холоднее и холоднее. В этой сумасшедший гонки она и не заметила, как дорога привела её самому селу. Тут оно остановилось. Неизвестно откуда её грудь обхватила тревога. Ей представилась избушка, в которой она жила. Но не так как она привыкла её видеть, а совсем иначе. Вроде бы ничего не поменялось. Изъеденные солнцем и ветром бревенчатые стены, уходящие, по самое оконце в землю; та самая провисшая полумесяцем крыша, густо усеянная мхом. Всё было своим, привычным и в тоже время совсем чужим. Будто бы избушка не встречала её, а напротив гнала от себя прочь. Прощалась.

Глава 2.

В Пскове. В канцелярии Троицкого собора: тесный, душной комнате, без окон. За столом корпела тёмная фигура в рясе. Окружив себя всего двумя светильниками по одной свече в каждом, писарю было не совсем удобно, от чего он сильно ссутулился и порой нечаянно задевал носом перо. Но сменить обстановку для большего комфорта не пытался. Толи экономил, воск, таким образом, а может обыкновенные "неохота" мешала себе помочь. Выбранный же для работы пергамент, подразумевал, что немедленное занятие писаря имеет далеко непростой характер. Так и нахождение в комнате второго человека, тоже в рясе, но более представительно с виду, подчеркивало этот факт. Вторым же по определению назвать его было слегка ошибочно, но моя история не имеет духовного значения, потому небольшое отступление будет приемлемо. Назначенный в должности владычного наместника Псковской епархии, епископ Феофан ведал важными делами только лично и особое внимание уделял пошлинам взимаемых церковью. Но не являясь полноправным руководителем, а уполномоченным лицом – викарием, он был обязан отчислять долю в главную резиденцию и прилагать к ней отчёт.

–…сельцо "Чудские Ворота", – промеряя шагами комнату, важно диктовал он – в составе десяти домов. Черносошных крестьян тридцать шесть мужей. В Петров день дарено, с Божьей помощью… – тут викарий остановился. Задрал голову к потолку и задумался. Глаза его при этом приняли глуповатый выражение. Однако общую солидность не потерял. Чему в принципе очень старательно пытался соответствовать. Как ему казалось, человек его сана и положение должен: держать голову чуть выше человеческого роста; быть слегка полноватым, что у него не отнять; и непременно обладать пышные бородой. В этом конечно ему не повезло. Бородка росла так себе. Редка и седа. От чего его человеческая натура, побеждала надо духовной и втайне от всех, он подкрашивал её охрой.

– Вот, слушай, Гришка, – обратился он к писателю – если все наши волости объехать на лошади, задерживаться там лишь для разговора. Трёх дней хватит?

– Ну не знаю, преосвященнейший Феофан. Всё зависит, какая лошадь и какой разговор.

– Лошадь отличная. С наших конюшен. Разговор обыкновенный, недолгий. Так, расспросить, о том, о сём. Перекусить и в путь.

Гришка подумал.

– Вы это к чему? Никак прогуляться вздумали? Того глядишь, лошадь то как вас понесёт, всех архангелов вспомните. – усмехнулся писарь.

– Цыц! Зубоскал. – взъерепенился викарий. – Ты над кем насмехаешься. Вот прикажу тебя на конюшне выпороть, будешь знать.

–Да., я так… Смеха ради. – исправился Гришка. – А правда, скажите зачем вы спрашиваете?

– Э-эх… Болеет народ. – уклонился викарий от вопроса и вздохнул. – Моровая язва то, сколько народу покрошила. Того глядишь, уж и пошлину собирать с некого будет.

Упоминание о бушевавшей чуме, заставила его перекреститься.

– Так вы об этом печетесь? У нас полные погреба еды. Тухнет уж всё. Хоть нищим раздать немного.

Гришка хоть скрытно, но продолжал усмехаться.