Откровения монстров

– О людях я пекусь – нахмурился Феофан. – А нищих, что много ли у нас? Чума уж, сколь люда божьего скосила.

– Не знаю.

– А коли не знаешь то и молчи. Ничего воздух сотрясать. А про запас и так тебе скажу. Вот если война случится? Осада? Или какая другая напасть. К кому пойдёте кланяться?

Выдержал паузу викарий.

– О вас я думаю несчастных. Благодарить меня надо! А ты… – Феофан вздёрнул нос. – Пиши, давай!

И Гришка снова уставился в грамоту.

– С речных промыслов – шесть бочек рыбы разной. Плужного три пуда овса…

Учет собранных налогов всегда отнимал много времени, порой растягиваясь на несколько дней. Но сегодня особенно было сложно. Так как викарий Феофан заметно нервничал. Регулярно отрывался, донимая Гришку разными разговорами, или путался в цифрах. Хотя занижением количества полученной пошлины он занимался постоянно, оправдывая это выдуманной им самим же смертностью крестьян. Считая, что рано или поздно всё равно с кем-нибудь, что-то обязательно случиться и их станет ровно, сколько, как он указал. Грешки же было всё равно. Про что, конечно же, знал викарий и потому не боялся решать с ним такие вопросы.

Служить писарем при Троицком соборе Гришка уже стал давно, по его подсчетам без малого лет десять. В Псков же был отправлен от Московского Сретенского монастыря, где до совершеннолетия обучался грамоте и другим наукам. К духовному сану рукоположен не был. За острые словечки, какие он любил вставлять, где ни попадя, прослыл ненадежным. Как о нём говорили: скорый до веры. Мол, рано ещё. И надо сказать, это являлось главной причиной сослать его подальше от глаз. Но Феофан не оставил его таланта к написанию кириллицей, так как выходила у него, без хвастовства, всё замечательно. Из обыкновенного послушника он был переведён в писари, а заодно и поставлен ведать соборным имуществом, включая и провиант. Гришка был такому положению безумно рад. Отдельная келья, ключи на поясе, свободный доступ к ограниченным для посещения местам для остальных обитателям собора. И в момент, стал важным.

Глава 3.

Аглая проснулась.

Затхлый запах захватнически наполнял воздух и, казалось, он проникал даже в глаза сквозь закрытые веки. По ощущениям, лежать приходилось на сырой земле. Тело очень мерзло и особенно босые ноги. Их колко обнимал холод. Поджать, спрятать их под себя никак не удавалось, разбитые колени сильно распухли и потому не двигались. Собственно же ломило от боли всё тело: голова, руки и даже язык казался каким-то не живым. Наверное, его прикусила в горячке. Вся эта куча неприятностей свалилась в один раз спросонья. Такого ужасного пробуждение у Аглаи ещё не бывало. Тут же нахлынули обрывки воспоминаний вчерашнего вечера. Она вздрогнула.

На память пришли какие-то страшные люди, которые кричали, тащили её куда-то. Но картинка не была целой и потому не понятной. Необходимо было сосредоточиться и попытаться вспомнить всё с самого начала. Но сделать это сразу не вышло. Любое напряжение сейчас же отражалось колью у висков и ломотой в шее. С короткими перерывами на страдания, она постепенно сложила пазлы происшествия воедино. Мысленно переносясь к тому моменту, когда она вышла из леса и уже из-за деревьев стали проглядываться некоторые дома, она заметила людей. Словно голодные волки поджидающие добычу, они начали появляться из-за кустов, оврагов и быстро обступать её. Приняв их за разбойников, Аглая не раздумывая, бросилась обратно в лес по единственному свободному пути. Но уже через мгновение, ей наперерез вылетел конный. И как ей представилось, почему-то огромных размеров, как лошадь, так и он сам. Размахивая плетью, он что-то истошно кричал остальным, видимо указывая, как им действовать. И хотя она очень близко столкнулась с ним, его лицо безвозвратно стёрлось из её головы. Знала лишь то, что он был облечен во всё серое и голову покрывал капюшон. Дальше чья-то тяжёлая рука сбила её с ног. Стали вязать, заталкивать в мешок и при этом непременно бить. Всё потемнело.