Читаем Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945 полностью

Его тело снова начало медленно вращаться, и через несколько секунд мой друг с ужасом увидел, что с каждым оборотом парашют становился все меньше. Казалось, он неминуемо упадет вместе с пилотом на землю в виде сморщенных бесполезных складок! В летной школе Вернер однажды видел, как человек приземлился без парашюта. Он упал всего с пятидесяти метров, подскочил вверх, словно резиновая кукла, и рухнул на землю – кровавое месиво внутри летного комбинезона. Но хуже всего был вопль товарища, ужасный вопль, вырвавшийся перед падением. Это врезалось Вернеру в память навсегда.

– Нет, только не это! – пробормотал он дрожащими губами, снова изо всех сил подтянулся и принял вертикальное положение.

Вернер взглянул вниз, где на огромном расстоянии простиралась земля. Казалось, она совсем не приближалась. «Моя рука должна выдержать, – подумал мой друг. – Я должен держаться прямо». Попытавшись поднять левую руку, он сразу понял, что это невозможно. Рука казалась чужой. Земля в своей неподвижности все так же лежала внизу.

– Я должен это сделать! – крикнул Вернер, словно по-другому не мог заставить свое тело слушаться. Стиснув зубы, он считал секунды, которые медленно складывались в минуты: оставалось продержаться целую тысячу метров.

Поля немного приблизились. На их зеленой поверхности поблескивали пятнышки и маленькие яркие звездочки. Во рту у Вернера пересохло. Голова гудела. Руки стали мокрыми и онемели. Постепенно он потерял интерес к собственной судьбе. Его воля и силы ослабли. Ремень стал постепенно выскальзывать из руки. Казалось, Вернер начал погружаться в глубокий сон. Он снова повис горизонтально, а купол парашюта медленно вращался и уменьшался. Наконец в глазах у него потемнело, боль и страх исчезли. Мой друг потерял сознание.

Когда он пришел в себя, земля находилась в какой-то сотне метров от него и резко приближалась. Вернер подтянулся и поднял глаза. Купол парашюта стал совсем маленьким. Может быть, его ноги смогут выдержать удар? Но сколько людей до него надеялись на это, даже падая головой вниз!

Прямо впереди виднелся стог сена. Вернер падал на луг. Он видел этот стог, когда земля приняла его.

Вернер пролежал несколько минут в мягкой траве, невероятно изможденный, но радостный, хотя все его тело сильно болело. Ободранными до крови, онемевшими пальцами он нащупал сигарету и с трудом поднялся на ноги.

Глава 4

Когда я приземлился, поисковый отряд уже ушел. Меньше чем через час они вышли на связь и сообщили, что Вернер с его томми целы и невредимы и уже находятся в пути. Моего англичанина с серьезными ранениями отправили в полевой госпиталь.

«С серьезными ранениями», – пронеслось в моей голове. Картина боя опять всплыла у меня перед глазами: то мгновение, когда парашют англичанина раскрылся. Ведь я ждал, когда он раскроется. И все-таки томми был ранен! Это известие подействовало на меня так, словно кто-то рядом вдруг прикоснулся ко мне рукой и сказал: «Эй, парень! Ты ранил меня. Объясни, пожалуйста, в чем дело?» Что я мог ответить? Что это война? Что мы должны стрелять друг в друга, чтобы уничтожить врага? Или он предпочел бы назвать меня завоевателем?

Я чувствовал, что от меня ждали ответа: не снисходительности, извинений или жалости, а выражения моего уважения. Я стал искать что-нибудь подходящее и нашел в своей казарме бутылку виски «Белая лошадь» и пачку сигарет «Нэви Кат», которые мне подарил один парень с подводной лодки.

В летных ботинках я ступал по монастырской лестнице почти бесшумно.

– Не входить, – прошептал санитар. – Сюда нельзя. Он умирает.

Это был настоящий шок. Я взял себя в руки, но на мгновение замешкался. Возможно, мне действительно не следовало входить.

Санитар упрямо стоял на моем пути перед маленькой дубовой дверью. Тогда я оттолкнул его в сторону и вошел.

Над железной кроватью склонился священник. Казалось, он закончил службу и теперь ждал, чтобы закрыть глаза умиравшему человеку. Священник с удивлением взглянул на меня. Впрочем, по моему летному комбинезону, который я не снял, он мог понять, что мне здесь было нужно. Я застыл на пороге. Мой взгляд упал на бледное лицо англичанина, длинное молодое лицо девятнадцатилетнего парня. Его глаза были закрыты. Может быть, он ощущал мое присутствие и не открывал глаза, потому что из-за ненависти ко мне не хотел меня видеть. Уголки его губ скривились в едва заметной улыбке, в которой затаилась тень злости и досады. Под расчесанными красивыми волосами парня виднелся гладкий лоб.

Раненый открыл глаза и посмотрел на меня.

Я взял себя в руки и не отвел взгляда. Пока он смотрел на меня, его голубые глаза стали темнеть.

– Ты? – едва слышно произнес парень. В этом слове прозвучал ужас.

Я смог ответить только после того, как опустил взгляд и посмотрел на простыню:

– Да, дружище.

Черты его лица разгладились.

– Подойди, – тихо попросил он.

Капеллан поднялся и уступил мне свое место.

– Это тебе, – сказал я и сел рядом с кроватью. – Виски и сигареты.

– Дай посмотреть.

Я снял оберточную бумагу с бутылки и показал пачку сигарет. Англичанин взглянул на них и снова закрыл глаза.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза