Читаем Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945 полностью

Оказывается, Вернер летит за англичанином без единого патрона, чтобы помочь мне! Я собираюсь с силами и снова пытаюсь найти рычаг управления закрылками, но вместо этого дергаю соседний. Моя машина падает. Похоже, это конец.

Я опять быстро оглядываюсь назад, откуда вражеский самолет наседает на меня. Вернер висит у него на хвосте. Появляется призрачная надежда, что томми сам посмотрит назад и увидит стволы орудий неожиданного противника. Но он не оглядывается и по-прежнему старается привести в действие свое оружие, даже не подозревая, что его преследует немецкий самолет. Итак, англичанин медленно вырывается вперед. Он решил пока не стрелять, намереваясь нанести мне смертельный удар прямой наводкой. Я в отчаянии хватаюсь за все рычаги, но самообладание покинуло меня. Мне кажется, что нужно нажать правый рычаг, но это ошибка, и моя машина снова снижается. Слишком поздно! Нос медленно опускается, и самолет падает. Со мной все кончено; я сижу, ожидая пулеметной очереди англичанина, скорчившись в узкой кабине. «А вдруг задняя броня выдержит?» – вспыхивает в голове мысль. Я жду. Руки и ноги стали свинцовыми. Смотреть, как он выстрелит в меня, невыносимо. Но ничего не происходит. Секундная стрелка перед моими глазами безжалостно обегает круг. Кровь, моя кровь пронзительно звенит в ушах, словно слишком сильно натянутая скрипичная струна, которая может лопнуть, в любой момент, сейчас.

– Стреляй! – кричу я. – Давай… стреляй!

Но ничего не происходит.

Внезапный сильный шум в наушниках. Я кручу головой. Впереди меня англичанин. Его самолет подбит и, вращаясь, падает. Вслед за ним по крутой спирали скользит Вернер.

– Таран! – слышу я торжествующий голос. Это Вернер. – Я пошел на таран!

Постепенно я понимаю, что произошло. Героический поступок друга спас меня: Вернер срезал хвост самолета неприятеля своим винтом. Я снова управляю своей машиной и медленно снижаюсь вслед за ним.

– Пытаюсь приземлиться в Аббевилле, – говорит Вернер. – Ахтунг! Вернер вызывает Аббевилль. Освободить поле. Посадка без винта.

Мы медленно снижаемся в направлении устья Соммы. Я лечу в нескольких метрах от Вернера чуть позади. Его самолет в плачевном состоянии. Винт оторвался, обшивка мотора, колпак кабины сильно повреждены, крылья погнуты. Кусок металла от английской машины зацепился за радиомачту. Мы спускаемся все ниже. В трех тысячах метров от нас лежит посадочное поле Аббевилля. Мы добираемся до плоского слоя облаков. Вернер пытается «опуститься» на него, так как хочет понять, на какой минимальной скорости сможет приземлиться, когда придет время, на аэродроме. В этот момент воздушный поток исчезает, и поврежденный самолет больше не подчиняется Вернеру. Он сбрасывает газ в нескольких ярдах[4] над облаками, и на скорости меньше трехсот километров в час машина отвесно падает в похожий на вату туман.

Я снижаюсь рядом с Вернером.

– Бесполезно! – кричит он мне в наушники. – Тут не до посадки. Я прыгаю!

Когда мы выныриваем из облачной гряды, я все еще лечу рядом с ним и ясно вижу, как мой друг отбрасывает стеклянный колпак кабины, отстегивает ремни и встает, готовясь к прыжку. Затем я вижу, как он сползает с кресла, прижимается к фюзеляжу и падает, пока над ним не появляются шелковые волны парашюта. Поврежденная машина входит в штопор. Траектория ее падения становится все круче, пока, наконец, самолет не начинает лететь отвесно в бездну.

Тем временем Вернер обнаружил, что он находится в довольно сложной ситуации. Нащупав кольцо парашюта, он вдруг понял, что задние ремни, к которым крепились стропы, соскользнули у него с плеч и его тело повисло в воздухе горизонтально. Но Вернер не мог приземлиться в таком положении, потому что сломал бы от удара позвоночник. Ведь даже с парашютом такое падение равнозначно прыжку со второго этажа дома.

Вдруг Вернер расхохотался. Его левая рука бессильно повисла. Вероятно, он вывихнул ее, ударившись о фюзеляж своего самолета. Но это сейчас не особенно тревожило Вернера. В своем нынешнем положении парящего ангела он умудрялся любоваться раскинувшимся внизу видом и заслуживал восхищения. Но вскоре предчувствие беды стало усиливаться: его тело медленно, но безостановочно начало вращаться. Вцепившись в один из ремней, Вернер подтянулся, принял вертикальное положение и посмотрел вверх на шелковый купол парашюта. Несколько строп отцепились и свободно висели в воздухе. Край парашюта загнулся вверх. Мускулы Вернера напряглись, насколько это позволяла вывихнутая рука; затем он осторожно вернулся в горизонтальное положение, экономя силы для момента приземления.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза