– Вообще‑то для Майкла всегда первостепенное значение имели сотрудники, – возразила Тринити. Ей не хотелось есть, но она положила себе на тарелку яичницу и печенье. – Соцпакет и политика найма были камнем преткновения между ним и его дядей.
– Похоже, Майкл был неплохим парнем, – произнес Ретт, и в его голосе послышались какие‑то металлические нотки.
Тринити обернулась, но выражение его лица было невозможно прочесть.
– Вы мне не верите? – спросила она. – Майкл умел быть строгим и сильным, когда это было нужно.
– Сейчас именно такой момент, – ответил Ретт уже мягче. – Я не предлагаю вам обманывать ваших сотрудников, пользуясь их безвыходным положением. Просто сейчас нужно сфокусироваться на долгосрочной перспективе. Те, у кого доброе сердце, редко держатся на плаву в большом бизнесе. Когда компания в опасности, нужно помнить об этом и быть сильным.
Тринити признавала его правоту, зная, что сейчас такой момент, когда ей нельзя совершить ошибку. Слишком много стояло на кону, так что было бы глупо не воспользоваться советом Ретта.
– Полагаю, мой опыт в основном заключается в управлении «Мэзон де Жардан», где речь идет не о прибыли, а о людях. Не то чтобы я этого не понимала, но порой все равно сложно перестроиться.
Не услышав ответа, Тринити обернулась – Ретт сосредоточенно жевал, глядя на нее. Казалось, он о чем‑то задумался. Под его взглядом девушке стало некомфортно, но она сделала над собой усилие и ничем не выдала этого. Подойдя к столу, она налила себе чашку своего любимого цикория и сделала глоток.
– Я понимаю, – наконец произнес Ретт. – Уверен, вы много сделали для вашего сообщества. Ваши навыки пригодятся и в бизнесе, но фокус внимания действительно нужно сместить.
Тринити подошла к своему стулу и, сев за стол, поставила тарелку.
– Вам всегда удается не давать слабину? – не удержалась она от вопроса. – И вы всегда думаете о результате?
Взгляд ее был прикован к его лицу – если бы не это, та мимолетная тень, мелькнувшая в его глазах, ускользнула бы. Было ли это удивление или раздражение, Тринити не могла сказать наверняка, но знала, что ей только что удалось увидеть Ретта настоящего. В его широко открытых серых глазах можно было прочесть шок и боль – это зацепило Тринити, и она наклонилась вперед, прежде чем Ретт успел оправиться. Новый вопрос готов был слететь с ее губ, но тут зазвонил телефон, и Тринити отвела глаза, чтобы посмотреть, кто звонит. На экране всплыло имя Билла. Нажав на кнопку принятия вызова, Тринити произнесла в трубку:
– Да. – Голос прозвучал хрипло – и ей не сразу удалось вникнуть в смысл услышанных слов, потому что сознание ее цеплялось за Ретта. – Прости, что?
– Вышла еще одна публикация, думаю, тебе стоит взглянуть, – ответил Билл. – Мне жаль, Тринити.
Дрожащими пальцами она принялась открывать сайт – ужас тяжелым камнем опустился куда‑то в желудок. Почему этот писака все никак не уймется?
Глазам Тринити предстала новая статья – конечно, посвященная ей и набравшая уже несколько десятков комментариев. Но шокировал ее не столько текст, сколько фотография – точнее, две фотографии, размещенные рядом. На той, что слева, изображение было нечетким – очевидно, кто‑то переснял старое фото, которое в числе прочих висело на стене этого дома в рамке. На ней пятнадцатилетняя Тринити с робкой улыбкой и в потрепанном платье стояла рядом с Майклом, которому на тот момент исполнилось двадцать пять – и контраст между ее одеждой и его нарядной, с иголочки рубашкой и галстуком был весьма очевиден. Они стояли у «Мэзон де Жардан» – юные и счастливые в своей дружбе, какой бы необычной она ни была. На второй фотографии Тринити была в темно‑синем платье – том самом, которое она надевала в музей, выбранном для нее Майклом. Изображения являли собой разительный контраст, показывая жизнь Тринити в разных аспектах: тогда и сейчас, в бедности и богатстве, в нелепой одежде и подобающем вдове наряде. Судя по комментариям, никто не верил в то, что Тринити и впрямь ощущает себя вдовой. Особенно раздражал заголовок: «Планы на будущее? Наверное, она получила то, ради чего работала все эти годы».
Тринити ощутила, как ее горло судорожно сжалось, – она помнила тот момент, когда была сделана первая фотография, и то счастье, которое она испытывала, стоя рядом со своим лучшим другом. Она радовалась тому, что Майкл относится к ней, как к сестре, несмотря на разницу в возрасте и положении. И теперь, видя, как кто‑то использовал это против нее, Тринити думала, что это насмешка судьбы, жестокая ирония – хотя и не могла до конца осознать удар, слишком болезненным он был. Делая маленькие, поверхностные вдохи, она едва стояла на ногах. Конечно, она знала, что многие думают о ней именно так, но единственными, кто открыто об этом говорил, были Ричард и Патриция. Теперь же обвинение было ей предъявлено на всеобщем обозрении…