Откровения соблазна

– Уверена, они так и сделают, потому что это приукрасит их в глазах общественности. – Тринити в сердцах бросила на стол салфетку. – Но как только внимание журналистов поутихнет, как вы думаете, сколько протянет приют? Смогут ли они поддерживать людей на таком же уровне, на котором мы все делаем сейчас? – Тринити покачала головой. – Даже если пресса и не сразу отвернется от них, я уверена – Ричард и Патриция постепенно заберут себе все средства, и на образовательный фонд, одежду, еду – не останется ничего. А потом свалят все на ошибки управления.

Ретт задумчиво отпил из своего бокала и, помолчав, сказал:

– Что ж, вы явно убеждены в том, что из этого иска не выйдет ничего хорошего, иначе бы не отказались от своего жалованья.

Изумленная, Тринити посмотрела на него – затем ее, видимо, что‑то осенило.

– Полагаю, Мэдисон вам все рассказала?

Ретт не стал этого отрицать, но по выражению его лица нельзя было сказать, что он раскаивается в том, что обсуждал Тринити за ее спиной.

– Да, рассказала. Думаю, она рассказала мне много того, о чем вы предпочли бы молчать. – Он наклонился к ней и пристально посмотрел в глаза. – Знаете, это не очень‑то разумно.

– Я не позволю тем женщинам остаться ни с чем. – Тринити инстинктивно сжала в пальцах вилку. – К тому же я еще не собираюсь сдаваться. Может быть, беспокоиться вовсе не о чем. Если иск разрешится в мою пользу, обо мне не нужно будет заботиться.

Говоря все это, Тринити размышляла о том, что рассчитывать на легкую победу было бы сумасшествием: чета Хайатт готова играть нечестно – порой она задумывалась о том, что блогер и все ее статьи – тоже их рук дело. И все же она верила в свое дело – в дело Майкла.

– Приют – это настоящая семья для тех, кто тут живет, – произнесла она, зная, что ведет себя чересчур эмоционально для деловой беседы. – Эти женщины помогают друг другу, празднуют, когда кто‑то из резидентов выезжает, информируют нас об открывшихся вакансиях и детских садах, привозят еду и одежду, из которой выросли их дети.

Она замолчала – к столу подошла официантка со счетом. Тринити постаралась тем временем собраться с мыслями. Больше всего ей не хотелось показаться слабой – в детстве именно слабость чуть не убила ее. Теперь же только от ее способности оставаться сильной зависит то, останется ли «Мэзон де Жардан» домом для детей и женщин или превратится в актив.

– Я не хочу сдаваться, – пояснила она.

Тринити была готова идти до конца – даже если это означало отказ от своих привычных обязанностей по оказанию помощи. Всю свою жизнь она хотела только одного – выручать женщин, которым требовалась поддержка. Такими же были и они с матерью, пока их не нашел в больнице Майкл. И теперь, если спасение приюта означает, что Тринити должна стать директором «Хайатт Хайтс», она им станет.

Они вышли из ресторана и медленно пошли вдоль тротуара. Эту часть Французского Квартала Тринити обожала – повсюду были исторические здания, черные кованые ворота и таинственно мигающие уличные фонари. Здесь, гуляя, было гораздо легче предаваться размышлениям. Тринити отправила сообщение Роберто с указанием, где их нужно встретить, и с наслаждением вдохнула прохладный вечерний воздух. Летняя жара в Новом Орлеане была беспощадной.

– Думаю, вы сильно рискуете, – произнес Ретт серьезно, и тон его разочаровал Тринити.

Самым изматывающим для нее было, когда окружающие не понимали ее. И дело вовсе не в том, что Ретт не прав. Она и сама знала, что рискует – но женщины в приюте того стоили.

Неожиданно Ретт повернулся к Тринити, развернул к себе лицом и приподнял ее подбородок.

– Если вы потеряете право наследования, что будет с вами? У вас останется только жалованье – а его вы тратите.

Тринити открыла рот, чтобы возразить, но Ретт положил палец на ее губы.

– Но еще я думаю, что вы очень, очень храбрая.

– Я знаю, как выживать без денег, – прошептала Тринити, чувствуя, как в горле растет ком.

– То есть вы лучше других понимаете, чем придется пожертвовать. – Ретт пристально посмотрел на девушку, и под взглядом его серых глаз ей захотелось сдвинуться с места – что угодно, лишь бы снять чудовищное напряжение, которое не отпускало ее. Ни один мужчина еще не смотрел на нее так – с восхищением и какой‑то затаенной страстью. Это сбивало с толку и обескураживало. И тут Ретт сделал немыслимое: приподняв ее лицо в ладонях, бережно и нежно поцеловал – и если поначалу в этом поцелуе угадывался порыв, восторг, то он быстро перерос в нечто более глубокое. Тринити поняла, что испытывает к Ретту ответные чувства – и была уверена, что не сможет противостоять им в течение долгого времени.