— Поэту с поэтом трудно ужиться. Нормально, что люди расходятся. У меня замечательные отношения с Евгением Рейном, который был учителем Бродского, с Александром Кушнером, с Александром Межировым.
— Он живет в Портленде. И до сих пор классно пишет стихи, сейчас готовит собрание сочинений.
— Он живет в доме для престарелых. Получает пенсию как ветеран войны. За пребывание в доме платит какой-то маленький процент от пенсии. В Америке много добровольцев, помогающих старикам. Скажу вам: там многие старики продолжают учиться. У нас в институты принимают до тридцати пяти. В США учатся даже семидесятилетние вместе с молодыми. Они дружат. Юные становятся мудрее, а старики сохраняют радость жизни. Ходят друг к другу в гости, спорят. Это, представьте, все происходит на моих курсах. И выпивоны после каждого курса мы устраиваем. Дружу со своими студентами. Езжу выступать по всей Америке — везде у меня читатели.
— Оставляю это на его совести. Об этом не хочу говорить.
— Нет. Очень трудно найти грамотного американца, который не знал бы мои стихи. «Бабий Яр» знают все.
— Мне сейчас досталась колоссальная награда за мою давнюю любовь к Маяковскому — я приглашен в Багдади, где родился великий поэт. Кстати, американские студенты очень любят Маяковского. Мы вслух читаем «Облако в штанах». Гениальное произведение! Пастернак ценил его раннее творчество, понял трагедию поэта и написал лучшие стихи на его смерть. 18 июля я встречаю своих читателей, как всегда, в Политехническом, на следующий день лечу в Багдади — там отметят сдвоенный день рождения — Маяковского и мой. Для меня колоссальная честь.
— Он играл в Петербургской филармонии и имел большой успех. На этом концерте была премьера моего стихотворения «Ленинградская симфония». Я читал стихи, и звучал Шостакович. Что творилось в зале! Играл темиркановский оркестр. Я пел там свою первую песню, написанную с композитором Эдуардом Колмановским, «Ах, кавалеров мне вполне хватает, но нет любви хорошей у меня». Она стала народной. В Москве прозвучит моя новая песня на музыку Мориса Жарра, написанную к фильму «Доктор Живаго». Я всегда удивлялся, как это француз написал такую потрясающую, очень «чайковскую» музыку. Потом узнал, что у него обе бабушки — русские. Все-таки генетика сказалась. Но в фильме эта дивная мелодия звучала без слов. Я написал стихи.
И Евгений Евтушенко начинает петь — очень нежно и грустно:
Если, крича, плачу — почти навзрыд.
Словно свеча, Лара в душе стоит.
Мир пустоват без огонька в ночи.
И Пастернак с Ларой — как две свечи.
Евтушенко радуется, что в обожании женщин он совпадает с Пастернаком, и цитирует строки поэта: «С детских лет я ранен женской долей. Поэт — только след ее путей, не боле». Наш Евгений в присутствии женщин становится гением пышного комплимента. После восхищения — «какие девочки в Париже — просто жарко» — он тут же вознесет до небес свою русскую спутницу: «Но ты не хмурься на меня и знай: ты лучшая в Париже парижанка». Таков он, Евтушенко: в любом возрасте — Женя.