Откровенно. Автобиография

Я смотрю на потолок, прямо на лампы.

Они собираются повторить.

— Тишина!

— Поехали!

Брук берет руку Джо и кладет в рот, до самых костяшек пальцев. В этот раз она закатывает глаза и ведет языком вдоль…

Я вскакиваю с места, бегу вниз, прочь, через боковую дверь. Вокруг темнота. Как могло стемнеть так быстро? За дверью — взятый мной в аренду «Линкольн». Следом выбегают недоумевающий Перри и взбешенная Брук, которая хватает меня за руку:

— Ты куда? Не уходи!

— Что случилось? — спрашивает Перри. — Что произошло?

— Вы знаете. Да оба вы все знаете!

Брук упрашивает меня остаться, Перри тоже. Я отвечаю категорическим отказом: не собираюсь смотреть, как Брук облизывает пальцы этому парню.

— Не делай этого, — просит она.

— Это ты мне говоришь? Возвращайтесь и получайте удовольствие. Ни пуха ни пера! Оближи ему еще одну ручонку. Я ухожу.

Я БЫСТРО МЧУСЬ ПО ШОССЕ, лавируя между машинами. Не знаю, куда еду, но точно не к Брук. К черту! Внезапно осознаю, что двигаюсь в направлении Вегаса, и не собираюсь останавливаться, пока не попаду туда. Вдавливаю газ в пол и лечу, вовсю нарушая скоростной режим, прочь, в пустыню, где моими спутниками будут только звезды.

Из радиоприемника слышатся лишь помехи, и я пытаюсь настроиться на волну своих эмоций. Конечно, я ревную, но, кроме того, чувствую себя каким-то растерянным, лишенным связи с самим собой. Как и Брук, я тоже играл роль — роль Тупого Бойфренда и, кажется, вполне успешно с ней справлялся. Но, когда началось облизывание рук, не смог продолжать игру Конечно, раньше я не раз видел Брук целующей других мужчин на сцене. Кроме того, однажды мне довелось встретиться с извращенцем, который охотно сообщил мне, что, когда Брук было пятнадцать, он снимался с ней в эротическом эпизоде. Но это — другое. Это — в границах допустимого. То есть я, честно говоря, точно не знаю, где именно проходят эти границы, но лизание пальцев — далеко за их пределами, однозначно.

Доезжаю до своего холостяцкого убежища в два часа ночи. Вождение утомило меня, притушило гнев. Я по-прежнему злюсь, но в то же время раскаиваюсь. Звоню Брук.

— Прости. Я просто… просто не мог больше там оставаться.

Она говорит, что все спрашивали ее обо мне, что я унизил ее, подверг опасности ее карьеру. Она жалуется: все наперебой хвалили ее, но она не получила от этого ни малейшего удовольствия, потому что единственный человек, с кем ей хотелось разделить успех, взял и сбежал.

— Из-за тебя я не могла сосредоточиться, — с обидой произносит она. — Мне пришлось выкинуть из головы мысли о тебе, чтобы сосредоточиться на своих репликах, а это очень сложно. Если бы я когда-нибудь сотворила что-либо подобное во время твоего матча, ты бы с ума сошел.

— Я не мог смотреть, как ты лижешь руку этого парня.

— Андре, это была роль. Роль! Ты забыл, что я актриса? Что этим я зарабатываю себе на жизнь? Что это все — не по правде?

Хотел бы я забыть!..

Начинаю оправдываться, но Брук заявляет, что не хочет ничего слышать, и вешает трубку.

Я стою в центре гостиной и чувствую, как пол уходит у меня из-под ног. Прикидываю вероятность землетрясения в Вегасе. Не знаю, что делать, куда встать. Я подхожу к полке, на которой стоят мои теннисные кубки, беру один и швыряю через всю гостиную и кухню. Он разлетается на осколки. Беру следующий и швыряю в стену. Один за другим разбиваю все свои спортивные трофеи. Кубок Дэвиса? Бабах! Открытый чемпионат США? Бах! Уимблдон? Бах! Вытаскиваю из сумки ракетки и пытаюсь расколотить стеклянный кофейный столик, но лишь разбиваю ракетку вдребезги. Я подбираю разбитые кубки и швыряю их вновь и вновь об стены и мебель. Когда разбивать уже нечего, бросаюсь на кушетку, покрытую кусками штукатурки, отлетевшей со стен.

Несколько часов спустя открываю глаза. Обследую повреждения так, будто их нанес кто-то другой. Все это сделал не я, а тот, кто отвечает за половину сделанных мною глупостей.

Звонит телефон. Это Брук. Я вновь прошу прощения, сообщаю, что разбил свои кубки. Ее голос теплеет. Она беспокоится обо мне, огорчена тем, что я так расстроен, что я ревновал, что мне плохо. Я говорю, что люблю ее.

ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ В ШТУТГАРТЕ я открываю сезон матчей в закрытых помещениях. Если бы пришлось составлять список мест, в которые мне никогда не хотелось бы возвращаться, то из всех стран, городов, городков, деревень и селений Штутгарт уверенно занял бы первое место. Думаю, даже если бы я прожил тысячу лет, в Штутгарте за все эти годы со мной не случилось бы ничего хорошего. Ничего личного не имею против Штутгарта, просто не хочу здесь быть и играть в теннис тоже.