Откровенные

Успех кружит многие головы и более умные, чем голова Павлищева. Не мудрено, что и Степан Ильич, сделавший совсем необычайную карьеру, не избегнул этой участи. Атмосфера власти и силы, лести и угодничества, искренних и лицемерных похвал, все эти завистливые толки о нем служебных недругов и злостные пересуды «сливок» общества, еще более подчеркивающие высоту его фондов, эти газетные дифирамбы и интервью с восхищенными корреспондентами, портреты в иллюстрациях, все эти лица, внимательно и жадно слушающие его смелые речи, когда он говорил и о политической экономии, и о земледелии, и о политике, ловко умея пользоваться теми обрывками знаний, которые успевал вычитывать из книг, талантливо схватывая сущность вопроса, — все это опьяняло Степана Ильича, и он в самом деле вообразил себя крупною звездой и в некотором роде, провиденциальным человеком. Несколько действительно полезных мер, проведенных им, окончательно вскружили ему голову, и он, что называется, закусил удила и с дерзкою смелостью счастливого игрока, не знающего проигрыша, словно бы издеваясь над своими многочисленными недоброжелателями и завистниками, афишировал свою силу, импонируя некоторых из своих наиболее недоброжелательных коллег.

Рассчитывая на свое, как он выражался, «честное служение», он словно бы забывал, что, вне исключительной служебной сферы, есть сложная комбинация отношений, влияний и интриг, с которыми надо считаться и которые игнорировать нельзя. Но теперь это ему казалось возможным, и он, увлеченный своими успехами, не всегда был уступчив там, где тонкая дипломатия рекомендовала уступить. Для высших сфер общества, несколько скандализованных и его случайной карьерой, и его темным прошлым, Павлищев оставался зазнавшимся выскочкой из проходимцев, который скоро себе сломит шею, и знакомство с ним ограничивалось официальными визитами и приглашениями. «Своим» его, разумеется, не признавали и подсмеивались и над его французским языком, и над его поздним матримониальным исправлением «ошибок молодости», и над «ее высокопревосходительством из акушерок». Все эти глумления не мешали, конечно, разным представителям родов, древность которых восходила до таскания предков за бороды еще Ярославом, выпрашивать у Павлищева разных подачек, а представительницам — ездить к нему в министерскую приемную за местами для сыновей и братьев.

Не пользовался Павлищев расположением и в бюрократических чиновных кругах и среди коллег. Он, подчас, слишком нагло и резко давал им чувствовать свое превосходство, а некоторых из них третировал, как мальчишек. Это тем более раздражало еще потому, что большинство из них втайне сознавало, что этот внезапно выскочивший в люди «нахал» — еще не так давно мелкий чиновник в захолустном городишке — во всяком случае выдается среди них, — и талантливостью, и бойким умом, и красноречием, и знаниями, и энергией, и самолюбивым задором сделать что-нибудь. Каков бы ни был Павлищев., шарлатан, как многие его считали, или нет, как бы ни поверхностны были у него знания, но у него они все-таки были, была какая-нибудь программа действий, известные идеи, которые он защищал. И он действительно казался «орлом».

Марк, не особенно высоко ценивший своего патрона, называл его про себя иронически: «жар-птицей» и не даром распространял через «Кукушку» его славу. Он внимательно изучал Павлищева в его новом положении, стараясь быть «серой эминенцией» кардинала Ришелье и рассчитывая воспользоваться им для собственной карьеры.

Она ему улыбалась и ему не приходилось жаловаться на непризнание талантов. Его действительно неустанная работа и выдающиеся способности умелого человека, готового работать в каком угодно духе и направлении, не остались не вознагражденными. Он — действительный статский советник, директор канцелярии министра и получает десять тысяч в год. Это, во всяком случае, недурно для купеческого сына, брошенного на произвол судьбы, для несчастного бедняка, без знакомства и без связей, пробившего горбом себе дорогу…

Но это только ступень той лестницы, к верхушке которой он стремился, с каким-то спокойным упрямством маниака, снедаемого жаждой власти и честолюбия… К чему? Зачем? Об этом он пока не думал, он, любивший размышлять о всевозможных предметах и находивший какое-то наслаждение в самых безотрадных выводах, которых не боялся и которыми, напротив, словно бы гордился, как бы они ни были циничны и смелы… Его, скептика-нелюдима, озлобленного в ранней молодости, умственно-развращенного и в то же время сильной натуры человека, интересовал, главным образом процесс достижения поставленной им цели.

Отчего ж, в самом деле, и ему, такому умному и образованному человеку, свободному от тех предрассудков, которые еще стесняют массу людей, считающих себя умными, — не пользоваться властью и силой и не достигнуть того положения, какого достигают люди, не имеющие, по его мнению, на то никаких прав?..

Чем же он хуже людей, портреты которых, однако, украшают иллюстрации?..

И если Павлищев оказался «жар-птицей», то каким «гением» будет он, Марк Борщов!!