Открытая дверь

– Ну, как бы тебе это объяснить, доченька… Любовь – это такое чувство… Такое… Очень уж деликатное. К нему надо уважительно относиться, понимаешь? В любом случае – уважительно. Каждый имеет право влюбиться, даже не в праве дело… То есть я хотела сказать, что любовь может настигнуть каждого в любой момент…

– Мам, господи… Ну что ты говоришь такое, а? Это все неправда, что ты говоришь, ты вовсе так не думаешь, не ври сейчас мне!

– Ну что ты… Я совершенно честна перед тобой, доченька.

– Нет, я тебе не верю! Это что же такое получается, а? Ты знаешь, что тебя обманывают, и молчишь? Нагло обманывают у тебя за спиной! И ты соглашаешься все это терпеть, да? Это же неправильно, мам! Это… Это же унижает тебя страшно! И не надо мне тут сказки рассказывать, кто имеет право любить, а кто не имеет! Ведь ты тоже есть, правда? А как же ты в таком случае? Куда тебя девать, а? Можно спокойно об тебя ноги вытереть? Нет, не понимаю я этого! Не понимаю! Это ж как надо себя не уважать…

Она еще что-то говорила, почти срываясь на крик и смахивая злые слезы со щек, и никак не могла остановить поток возмущения. Мама слушала молча, опустив голову. Потом подняла на нее глаза, проговорила тихо:

– Конечно, ты права, доченька. Права в своей юной категоричности, даже спорить с тобой не буду. Но просто поверь мне сейчас… Поверь, что я не могу тебе пока всего этого объяснить… Так надо, понимаешь? Так надо…

– Да что значит – надо? Кому надо, мам? Тебе надо? Папе?

– Не кричи, пожалуйста. Успокойся, прошу тебя. Ну что ты мне предлагаешь, скажи? Выгнать папу? А тебе не жалко его будет? Ты так хочешь, чтобы он ушел, да?

– Я… Я не знаю, мам. Нет, я вовсе не хочу, чтобы он уходил… Я не знаю, не знаю…

– Вот и я не знаю, Викусь. Вернее, я знаю, но… У меня сейчас нет решений… Пусть папа сам решит… Он должен решить сам…

Вика не могла больше вынести этой пытки, подскочила со стула, умчалась в комнату. Бросилась на кровать, зарыдала, обняв руками подушку.

Ирина тоже встала из-за стола и направилась было за дочерью, но остановилась в задумчивости. Конечно, ужасно было жалко Викусю, но… Как ей все объяснишь, в самом-то деле? Ей бы самой кто объяснил, как надо правильно поступить… И без того они с Левой живут уже семнадцать лет и не знают, правильно это все или нет.

Господи, неужели уже семнадцать лет прошло с того памятного разговора, когда он приехал из командировки и они сидели вот тут, на кухне? И решали, как дальше быть. Как жить…

* * *

– Мне надо сейчас уйти, я понимаю… Спасибо вам за все, Лева. Если б вы знали, как я вам за все благодарна… Да, я уйду…

– Да куда ж вы пойдете, Ирина? Вам есть куда идти? Ведь некуда, правда?

– Да. Некуда. Но… Вы и без того позволили мне у вас два месяца прожить…

– А если некуда, так оставайтесь! Я человек занятой, очень много работаю, меня и дома-то практически не бывает.

– Но… Как же я останусь, что вы? Как это вообще… будет выглядеть?

– Да какая разница, как это выглядит, если вам с ребенком больше идти некуда! Да пусть выглядит как угодно! Хотя… Хотя я могу вам еще один вариант предложить…

Он глянул на нее так осторожно и опасливо, будто заранее знал, что она не примет никаких других вариантов. И долго молчал, пока она сама не переспросила:

– Какой вариант, Лева?

– Ну, такой… Но для этого нам надо хотя бы на «ты» перейти, а то совсем уж нелепо будет выглядеть… Давайте на «ты», а?

– Давайте… То есть давай, да.

Лева улыбнулся и кивнул. Они снова замолчали надолго. Она первая не выдержала этого напряженного молчания, спросила тихо:

– Как вы в командировку съездили? То есть… Ты расскажи…

– Да отлично съездил, очень даже результативно. Все время там в лаборатории пропадал. Знаешь… Никогда раньше со мной такого не было, а тут… Мне так хорошо было думать, что меня дома ждут! То есть… Я хотел сказать… Хорошо было думать, что в моей пустой холодной квартире кто-то живет…

– Но квартира вовсе не холодная, здесь очень тепло и уютно!

– Ну да… Я просто хотел сказать, что плохо возвращаться в пустой дом. Холодный – потому что пустой. А еще я подумал… Ты только не сердись на меня, ладно? Еще я подумал, что…

Он не успел сказать – на руках у Ирины заплакала Вика, она произнесла деловито:

– Перепеленать надо… Она мокренькая, наверное. Я перепеленаю…

Быстро ушла в спальню, и Лева почему-то потащился за ней.

– А можно я ее подержу? – попросил робко, когда Вика, освобожденная от мокрых пеленок, лежала голышом на кровати и пищала от возмущения.

– Подержи… Только осторожно, пожалуйста…

Он неумело взял ребенка на руки, стоял, смешно выпучив глаза и замерев в неловкой позе. И боялся пошевелиться, весь напрягся в благоговении. Казалось, даже дышать боится, а не то чтобы говорить в этот момент что-то. И все же проговорил… Тихо, просительно, осторожно:

– Я давеча хотел сказать тебе… То есть предложить… Может, мы просто поженимся, а? Ну, чтобы ты могла здесь остаться с ребенком…

Она бросила возиться с пеленками, глянула на него то ли испуганно, то ли удивленно. И переспросила:

– То есть… Ты сейчас предлагаешь мне выйти за тебя замуж?