Открытая книга

Верховцев был не просто скромный и честный, а скромнейший и честнейший человек, проработавший в Институте профилактики чуть ли не четверть века. Поверить, что его могли арестовать за политическое преступление, было невозможно. Он был членом партии с 1916 года.

— Ну стало быть, за уголовное, — возразил Зубков. — Впрочем, в Институте профилактики это, кажется, уже девятый случай.

— Но ведь не может быть, что без всякой причины?

— Эх, Татьяна Петровна! Хотите, я вам скажу, кто их сажает? Сам директор, собственной персоной.

— Какой директор?

— Ну какой! Скрыпаченко.

— Зачем?

— Очевидно, для престижа, — сказал Виктор.

— Вы думаете, Витя?

— А почему бы и нет? Чего только не сделает подлец, чтобы оправдать свое существование.

— И такому человеку верят?

Все замолчали.

— Ладно, — нахмурясь, сказал Зубков. — Поговорим о чем-нибудь более веселом. Насчет Андрея Дмитрича — ясно. А как поживает его отчаянный брат?

— Почему отчаянный?

— Ну как же! Говорят, он кого-то увез?

Это были запоздалые отзвуки сплетни, распространившейся вскоре после Митиного отъезда.

— Увез жену.

— Свою?

— Не люблю сплетен.

— Не сердитесь, дорогая Татьяна Петровна! Он ведь, в сущности, гусар, ваш Дмитрий Дмитрич. Свою жену может увезти всякий. А ему положено не свою, а чужую.

…«Банкет» наш шел к концу, уже выпили за Андрея и его успехи на медико-литературном фронте, за старика Никольского, наконец — последний тост — за тамаду Зубкова, когда вошел Коломнин, в шубе, бледный, с завязанным горлом.

Его встретили радостно: «А, Иван Петрович! Пришел все-таки! Товарищи, лечить его! Татьяна Петровна, у вас в доме есть перец?»

Коломнин снял шубу и примостился с краешка на диване. Я тревожно взглянула на его усталое, морщинистое, исхудавшее лицо, на сгорбленные плечи, на всю его тощую, словно вогнутую, фигуру. Он ответил тревожным, неуверенным взглядом.

— Иван Петрович, что случилось?

— Мне звонил Преображенский.

Это был заведующий отделом бакинститутов Наркомздрава.

— Он говорит, что в «Британском журнале экспериментальной патологии» появилась заметка о новом средстве против раневых осложнений.

— Ну так что же?

— Пенициллин, препарат из плесневого грибка. По некоторым признакам напоминает наш.

— Не может быть!

— Крамов вернулся из Англии. Он настаивает, чтобы мы немедленно приобрели патент. Завтра он будет разговаривать об этом с наркомом. Вы понимаете, что это значит, Татьяна Петровна? Да почему же мы шепчемся? — вдруг спросил он, растерянно улыбнувшись.

— Не знаю. Товарищи, минуту внимания!

К вечеру подморозило, я открыла окно перед сном, и сухой, еще совсем зимний воздух вошел в комнату, точно сказал: «Здравствуйте. Вот и я!» Но когда я легла, далекий отчетливый стук послышался в ночной тишине. Это весенняя капель начала свою беспокойную песню.

Что же произошло? Мысль, которой были отданы годы труда, к которой я возвращалась, как бумеранг, — кажется, так определил мое пристрастие Крамов, — мысль, поразившая меня еще в те далекие годы, когда я впервые увидела на окне у Павла Петровича старые, позеленевшие от плесени ломтики хлеба и сыра, эта мысль больше не принадлежала ни мне, ни ему.

Заметка, напечатанная в «Британском журнале экспериментальной патологии», была подписана тремя именами. Одно из них было знаменитое — Александр Флеминг.

«Тук, тук, тук», — неторопливо стучит капель, и в этот важный, равномерный стук вдруг врывается быстрая, шаловливая поступь. Это тающий ледяной великан шагает по Серебряному переулку, а впереди — «тук, тук, тук» — бегут его маленькие шаловливые дети. «Опоздала», — стучит великан-капель, и дети повторяют дразнящими голосами: «Опоздала, опоздала!»

Да, опоздала. Ну что ж! Ничего не поделаешь. Вот теперь будет в жизни и это. И нужно постараться уснуть, потому что для разговора с Крамовым нужна ясная голова, очень ясная, а в том, что нарком вызовет его, можно не сомневаться.

«Тук, тук, тук», — стучит капель. По всему переулку стучит капель, уходя все дальше и дальше, и вдруг сосулька падает и разбивается о мостовую с нежным, далеко разносящимся звоном. Мартовский ветер гуляет по городу, раскачивает кроны еще черных деревьев, гудит в дымоходах. Светает? Да, кажется. Какая длинная бессонная ночь!

Руку на сердце

— Соображения материальные нас в данном случае не остановят. Речь идет о реальной помощи раненым бойцам — этого, Татьяна Петровна, золотом не измеришь. Так что предостерегать от подобных трат не приходится.

— Еще бы! Но, прежде чем покупать, необходимо, мне кажется, убедиться в полезности препарата.

— В полезности или незаменимости?

— И в том и в другом. По журнальной заметке в несколько строк трудно судить, что представляет собою это открытие.