Открытие бытия

Первое знакомство с бытием другого человека может глубоко потрясти и потенциально вызывать тревогу. Оно может также стать источником радости. Так или иначе, оно может быть глубоко захватывающим и волнующим. Понятно, что терапевт может испытывать соблазн к тому, чтобы для собственного удобства абстрагироваться от первой встречи, думая о другом человеке просто как о "пациенте" или фокусируясь только на конкретных аспектах поведения. Но если в отношении другого человека применять главным образом формальную точку зрения, то становится очевидным, что защиту от тревоги можно получить только ценой изоляции себя от других, а также посредством радикального искажения реальности: ведь в таком случае человек уже действительно не замечает другого. Мы отнюдь не дискредитируем всю важность метода терапевта, когда отмечаем, что метод, как и информацию, необходимо ставить в зависимость от факта реальности двух людей, находящихся в кабинете.

На это обращал внимание еще Сартр:

"Если мы считаем, что человека можно анализировать и сводить к исходным данным, к детерминированным влечениям (или "желаниям"), которые направлены на предмет, на определенные отличительные черты объекта", то мы в результате можем придти к навязыванию системы субстанций, которую потом будем называть механизмами, динамикой или стереотипами. Но здесь мы сталкиваемся с дилеммой. Человек стал "похож на кусок глины, которому приходится пассивно воспринимать (желания), или он просто представляет узел из этих непреодолимых влечений или тенденции. И в том, и в другом случае человек исчезает; мы больше уже не можем встретить "того", с кем происходило нечто подобное" [57]

Достаточно сложно дать определение бытию и Dasein, но наша задача становится вдвойне сложной, поскольку, используя эти определения и их коннотации, мы сталкиваемся с сильным сопротивлением. Кто-то из читателей может подумать, что эти слова (которые используются в достаточно пренебрежительном смысле и являются "смутными") представляют собой всего лишь новую форму "мистицизма". Но пренебрежительное отношение к этому подходу демонстрирует очевидное увиливание от ответа. Интересно, что определение мистический используется в этом уничижительном смысле и означает все то, что мы не можем разделить на сегменты и пересчитать. В нашей культуре все еще распространено странное убеждение, согласно которому предмет или опыт нельзя считать реальным, если мы не можем произвести с ним математические расчеты и он, так или иначе, должен быть реальным, если его можно свести к цифрам. По это означает абстракцию; математика главным образом абстрактна, что и снискало ей успех и послужило причиной для такого широкого использования.

Таким образом, современный Западный человек оказывается в странной ситуации: стоит ему свести что-то к абстракции, как потом приходится убеждать себя в том, что это реально. Это очень тесно связано с чувством изоляции и одиночества, свойственным современному Западному миру; так как единственным опытом, который мы позволяем себе считать реальным, является тот опыт, который на самом деле таковым не является. Таким образом, мы отрицаем реальную сущность нашего опыта.

Под определением мистический в этом уничижительном смысле обычно подразумевается некоторая реакционность; безусловно, уничижительное отношение к вопросу и избежание его только вносит неясность. Для того, чтобы избежать уничижительного отношения, правильнее было бы отчетливо представить то, о чем именно мы говорим, а затем найти любые символы или определения, которые могли бы лучше всего подойти для описания реальности. Нас не должно так сильно удивлять то, что "бытие" относится к тому же классу реальности, что "любовь" и "сознание" (для двух других примеров): мы не можем их разделить на сегменты или абстрагировать, не потеряв при этом того, что мы намеревались изучать. Однако, это не освобождает нас от задачи попытаться понять и описать их.