Следы влияния этой упорно проводившейся централизации можно увидеть на картах развития сети дорог и железнодорожной сети. На обеих картах верхняя и нижняя половины как будто изображают разные страны в разное время. Париж обрастал дорогами, словно оплодотворенная яйцеклетка сосудами, а более старые города-центры – Лион, Марсель, Монпелье, Тулуза и Лимож почти не изменялись. Даже в середине XIX века человек, находясь в Мулене,
мог видеть горы Оверни, но не иметь возможности доехать ни до одного овернского города: все дилижансы, проезжавшие через Мулен, отправлялись из Парижа, и в них обычно не было свободных мест. До сих пор потребуется много часов умственной работы и большая изобретательность, чтобы придумать маршрут север – юг или запад – восток, особенно железнодорожный, который бы начинался в одном из портов на Ла-Манше и не проходил бы через столицу Франции. Париж – единственный город во Франции, через который нельзя проехать без пересадки на поезде дальнего следования, и единственный, который заставляет всех путешественников пройти по его мостовой перед тем, как они продолжат путь. (Трудно понять, почему над Фердинандом Ло, который несколько раз неудачно баллотировался в президенты Франции в 1920-х и 1930-х годах, так смеялись, когда он предложил довести бульвар Сен-Мишель до моря. Ло всего лишь действовал в духе политики государства.)По указу 1607 года королевские дороги (routes royales) должны были иметь ширину не менее 72 футов; это равно ширине современной шестиполосной автострады. Их окружала широкая – 60 футов с каждой стороны – полоса голой земли, которую каждые шесть месяцев рыхлили мотыгами, чтобы уничтожить всю растительность. Хорошим показателем состояния этих королевских дорог было то, что Людовик XIV всегда брал с собой в поездки собственную команду дорожных рабочих
. Этот же указ требовал, чтобы во всех местах, где соединяются дороги, были установлены знаки в форме креста, столба или пирамиды. В городах обычно ста вили столбы, в деревнях предпочитали кресты. Многие старые каменные кресты, которые стояли в местах слияния дорог и на перекрестках в сельских местностях Франции, появились именно в то время. Местный обычай превратил их в памятники религии, но они начали свое существование в качестве дорожных знаков и до сих пор очень полезны как ориентиры.Первая серьезная попытка создать единую для всей страны сеть дорог была предпринята в 1738 году, когда министр финансов Филибер Орри
и будущий директор Школы мостов и дорог Даниель Трюден начали программу прокладки путей, используя дорожную повинность. Вместо того чтобы латать старые дороги, они строили новые дороги с отдельными полосами для проезда карет. Большинство тех изумительно длинных и прямых французских дорог, которые сейчас обычно считают римскими, на самом деле были построены именно в это время. Часто вдоль дорог сажали деревья – не для того, чтобы они давали тень проходящим войскам, как сказано в легенде, а просто для красоты. Но деревья создавали неудобства – не давали дороге просохнуть, когда она намокала, перегораживали канавы и служили укрытием для разбойников. В Нормандии лохматые ветки яблонь часто задевали путешественников. Но ряды вязов, ясеней, сикоморов и буков украшали и разнообразили ужасную своим однообразием прямую как стрела дорогу. В XIX веке эти проспекты были обновлены и были проложены новые. Вдоль них сажали тополя или платаны, на расстоянии 10 ярдов один от другого. Сейчас многие из этих деревьев срубают, потому что иногда автомобиль врезается в придорожное дерево.По иронии судьбы великое движение вперед, в результате которого Франция получила лучшие дороги в Европе, началось в тех провинциях, которые позже пострадали от усиления центральной роли Парижа. Провинциальное правительство Лангедока уже показало, что местное финансирование в этом случае эффективнее, чем рабский труд. С 1750 по 1786 год затраты на ремонт дорог в Тулузе
выросли с 1200 ливров в год до 198 тысяч ливров. К концу XVIII века обсаженные вязами проспекты Тулузы доходили до подножия Пиренеев и Севеннских гор. Мелкие торговцы зерном и караваны их мулов со своим грохотом и бренчанием уступили место быстрым тяжелым фургонам и коммерческой почтовой службе, которая работала в радиусе 90 миль вокруг города.