Открытие Германии

В вагоне поезда Вена-Прага никого кроме моей семьи не было. Проводник участливо спросил, куда я еду. После моего ответа он пространно рассуждал о чем-то, но я впервые слышал чешскую речь и ничего не понял. В конце концов, увидев дружественное расположение проводника, решился на проступок. У меня хранилась сторублевая бумажка, и я попросил обменять ее на кроны. После пространных объяснений, скорее всего, возражений, проводник дал мне сколько-то крон, которых хватило на обед в ресторане пражского вокзала.

Вокзал в Праге был переполнен. Впервые за многие годы увидел шумных и веселых людей, пьющих черное пиво из тяжелых хрустальных кружек. От сугубо мирной обстановки мы давным-давно отвыкли, да и до войны нам не приходилось много веселиться. Страдания военных лет тогда, в 1947 году, еще не были забыты. Вероятно, поэтому до сих пор помню ресторан пражского вокзала, переполненный хорошо одетыми людьми и с довольными лицами. Несколько позднее мне удалось вновь быть в Праге и присутствовать на опере "Тоска" в оперном театре. Бросалась в глаза надпись на дверях театральной ложи, гласившей, что ложа принадлежит машиностроительному заводу. После февраля 1949 года рабочий класс стал хозяином положения, и будущее Чехословакии попало в надежные руки. Но до последнего времени спрашиваю себя, почему так прочно запечатлелась картина сытой и довольной публики на пражском вокзале? Вероятно потому, что 1947-й год являлся голодным для других стран Европе, опустошенных войной и переживавших трудности восстановления разрушенного. В Румынии было невозможно купить мяса и хлеба. В Венгрии свирепствовала инфляция. Трудящиеся Австрии не имели шиллингов. Немцы жили на полуголодном пайке. Чешский народ не испытал ни разрушений, ни свирепой оккупации. Без паузы работали предприятия промышленности, сильно развившейся в годы войны. В неприкосновенности сохранялись производительные силы, а производители, все до единого, могли заниматься мирным трудом, ничего не надо восстанавливать и строить. Уважительное отношение чехов к советскому человеку говорило о том, что они понимали величие заслуг советского народа, своим героизмом спасшего Чехословакию от разрушительного смерча войны.

И все же, как в 1947 году можно было проехать без билета и без крон почти через всю Чехословакию? У кого просить разрешение для проезда из Праги до станции Подмокля на чешско-германской границе? Раз нет советских представителей, обращайся к всесильным железнодорожникам. Уважение чехов к Советской Армия заменило проездные документы. Чехи долго обсуждали, как советскую семью переправить через границу, да еще с чемоданами и ящиками. Документов не спрашивали, великолепно понимая, что отправить советского полковника обратно труднее, нежели переправить его в Германию. В конце концов, семья и имущество были погружены на дрезину, каким-то образом железнодорожники с помощью чешских пограничников протолкнули дрезину через границу и мой "эшелон" оказался на территории оккупированной Германии.

Никогда не изгладится из памяти первое впечатление от пребывания в поверженной Германии. Маленькая пограничная станция называлась, насколько помню, Шоне. Настораживало полное безлюдье, станция освещалась слабо, и кругом все выглядело мрачно. Рельсы казались черными, без того сероватого отлива, который видишь при нормальном освещении и которые всегда зовут вперед. В помещении вокзальчика неуютно, холодно, хотя и в летнюю пору. Вся обстановка заставляла семью вести разговор шепотом, как будто мы находились во вражеском тылу. О том, чтобы поужинать или попить горячего чайку не могло быть и речи. Пришлось довольствоваться остатками румынских заготовок десятидневной давности. Мы испытывали неприятное ощущение беззащитности в этом темном уголке чужой и чуждой страны, ведь вокруг не было советских людей.

Безлюдье на станции и настораживающая темнота создавали впечатление, будто через два года после войны вся Германия выглядит такой же мрачной и настороженной, как и станция Шоне на германо-чехословацкой границе. Чувство победителей, очевидно, преодолевало боязнь диверсии против одинокой советской семьи. А может быть форма вооруженного советского офицера заставила немцев отпрянуть от станционного здания? Не знаю. Во всяком случае, на окраине бывшего фашистского рейха мы чего-то опасались, но терпеливо ждали поезда.

Наконец-то от станции Шоне, в предутренние часы поезд двинулся на север, к Берлину. На территории Саксонии, ближе к Дрездену, стали встречаться признаки нового и необычного.

То и дело увидишь человека в советской военной форме и на душе становилось спокойнее. Понимал, что где-то близко размещены наши войска. А на Силезском вокзале, попав в сферу власти советского коменданта Берлина, а затем в руки работников издательства "Советское слово", почувствовал конец путешествия без визы и вступил как бы в собственные владения.