Эх, обманщица аграфена — купальница!
Теперь березы и осины на том берегу не казались ребятам странными. Друзья молча повздыхали и повернулись к реке спиной.
До пещеры было близехонько, мрачное настроение несколько рассеялось. Яшке опять стало невтерпеж оттого, что он не знал, что такое придумал Шурка. А тому не меньше хотелось почесать досыта языком, похвастаться, поразить Петуха восхитительным планом. Но оба держались стойко, молодцами, потому что они уже были не Шурка и не Яшка, а знаменитые разбойники — Стенька Разин и Антон Кречет, после разбоя направлявшиеся с награбленным добром к потайному месту для дележа добычи и пира. На каждом шагу их подстерегали сыщики, чтобы поймать и заковать в кандалы, поэтому атаманы держали ухо востро.
— Слушай, Стенька, ты поползешь кустами и зарежешь всех, кто станет тебе поперек дороги, — властно распорядился Шурка, грозно озирая в кулак окрестность. — Я двинусь водой, заметая следы.
— Ладно, Кречет, у меня рука не дрогнет. Будь спокоен, укокошу каждого, — отважно ответил Яшка, ложась на брюхо и беря в зубы кинжал, сотворенный им из первой попавшейся на глаза щепки. — Услышишь три свистка — беги ко мне на помощь.
— Эге. Есть ли у тебя, Стенька, порох в пороховнице?
— Есть.
— Не ослабела ли разбойничья сила?
— Нет, Кречет, не ослабела.
— Вперед! — зловещим шепотом скомандовал Шурка, осторожно входя в воду.
Таясь и пожимаясь, он направился вдоль берега. Яшка на локтях и коленках юркнул в кусты.
Шурка брел по холодной воде, и человеческие страсти, ужасы, радости, страдания — все, что есть на белом свете, — обрушивались на него, и он изнемогал под приятной тяжестью. Голову его распирало от прочитанных книжек, рассказов Григория Евгеньевича, разных историй, услышанных в школе от ребят, и везде главным действующим лицом был он, Шурка. Размахивая башмаками, которые он держал в руках, спотыкаясь о камни, залезая в тину и шугая плотичек, он жил одновременно десятью жизнями: сражался, путешествовал, умирал, женился, разбойничал и, несмотря на то, что окоченел в воде и стучал зубами, чувствовал себя превосходно.
Он был Кузьмой Крючковым, рубил, укладывал немцев и австрияков поленницами, словно дрова, как дяденька Матвей Сибиряк, и в то же время открывал Северный полюс, потому что был капитаном Гаттерасом, и стоградусный мороз сводил ему судорогой ноги. Он жил на необитаемом острове, с ужасом разглядывал на мокром песке следы дикарей — людоедов и отливал из олова буковки, печатал книги, и все звали его Иваном Федоровым Первопечатником, но на самом деле он был еще и князем Серебряным, который разыскивал свою зазнобу. Зазноба эта, найденная, глядела на него благодарными любящими зелеными глазами, а он уже катил себе пешедралом в Питер учиться, и ямщик, подсаживая его на тройку, говорил ему стихами: «Ноги босы, грязно тело, и едва прикрыта грудь… Не стыдися! Что за дело? Это многих славный путь». Он, сыщик Шерлок Холмс, с трубкой в зубах, разгадывал по окровавленному клочку записки таинственное убийство в замке и, как старый Тарас Бульба, почему‑то похожий на белозубого Прохора, горел на костре и, умирая, сгорая живьем, зычным голосом указывал казакам, как уйти от погони ляхов…
Все эти волшебные превращения и славные подвиги не мешали Шурке зорко глядеть по сторонам, прислушиваться, то есть быть еще и Антоном Кречетом, атаманом разбойничьей шайки, вычитанным из рваной, без начала и конца книжки, которую дала ему как‑то в добрую минуту бабка Ольга. Он даже находил сейчас время подумать, что хорошо бы упросить как‑нибудь бабку, чтобы она позволила ему пошарить немножко у нее в чулане. Наверное, там осталось пропасть интересных книг Миши Императора.
Три тревожных свистка послышались из кустов. В заводине с шелестом взлетели утки. Кузьма Крючков — Робинзон Крузо — Иван Первопечатник — Антон Кречет и прочая и прочая, не чувствуя ног, выскочил из воды и бросился на помощь Стеньке Разину.
— Ур — ра — а–а!..
Атаманы разбили несметные полчища врагов, долго преследовали немцев и австрияков, сшибая им башки.
Вражеские головы, в отличие от голов обыкновенных людей, росли на ивовых прутьях и были несколько похожи на листья. Это не мешало врагам умолять о пощаде и захлебываться в предсмертных криках и стонах. Разбойничьи сердца, как изстно, не знают жалости. Стенька Разин и Антон Кречет шали по колена в крови и раздавали добро бедным. Насытившись местью и щедростью, утомившись, атаманы сошлись за кустами ивняка и без особого труда вновь стали Шуркой и Яшкой.