Открытие Морниела Метьюэя

— Мое время на исходе, — сказал он. — И хотя для меня огромное, неописуемое счастье находиться в вашей студии, мистер Метьюэй, видеть вас, можно сказать, во плоти, не позволите ли вы мне просить вас о небольшом одолжении?

— Да, конечно, — кивнул Морниел, вставая с кровати. — Для вас ничего не жалко. Чего бы вам хотелось?

М-р Глеску сглотнул, словно собирался постучаться в Райские Врата.

— Я надеялся… уверен, вы не будете против… Не могли бы вы показать мне картину, над которой сейчас работаете? Одна мысль о том, что я увижу работу Метьюэя — незавершенную, с непросохшей краской… — Он зажмурился, словно не веря, что все это происходит с ним наяву.

Морниел радушным взмахом руки пригласил его к мольберту и снял с картины чехол.

— Я хотел назвать это… — тут голос его сделался масленым, как бутерброд, — «Фигуральные фигуры за номером…».

Медленно, в предвкушении м-р Глеску открыл глаза и подался вперед.

— Но, — произнес он после долгого молчания, — это ведь не ваша работа, мистер Мэтьюэй?

Морниел удивленно повернулся и посмотрел на холст.

— Да нет, точно моя. «Фигуральные фигуры за номером двадцать девять». Узнаете?

— Нет, — признался м-р Глеску. — Не узнаю. И это факт, за который я особенно признателен. Может, покажете что-нибудь еще? Что-нибудь из более поздних работ?

— Эта по времени самая поздняя, — немного неуверенно пробормотал Морниел. — Все остальные более ранние. Вот, может, вам эта понравится? — он снял со стеллажа другой подрамник с холстом. — Я назвал это «Фигуральными фигурами за номером двадцать два». Мне кажется, это вершина моего раннего периода.

М-р Глеску пожал плечами.

— Это похоже на то, как если бы очистки с палитры наложили поверх очистков с палитры.

— Верно! Только я называю это «грязным по грязному»! Да вы, наверное, и так это знаете, раз специализируетесь на моем творчестве. А вот «Фигуральные фигуры за но…».

— Не соблаговолите ли оставить пока эти… эти фигуры, мистер Метьюэй? — взмолился Глеску. — Мне хотелось бы посмотреть что-нибудь из ваших работ с цветом. С цветом и формой!

Морниел почесал в затылке.

— Вообще-то я довольно давно не работал в цвете… А, погодите! — он улыбнулся и принялся рыться на верхней полке стеллажа, а немного погодя спустился со старым холстом. — Вот, одна из немногих работ, которую я оставил от своего прошлого, мутно-крапчатого периода.

— И я понимаю, почему, — пробормотал м-р Глеску себе под нос. — Это решительно… — он пожал плечами так энергично, что едва не коснулся ими ушей; жест этот хорошо знаком каждому, кто видел критика в боевой обстановке. После такого жеста слова абсолютно излишни; если вы художник, на чью работу этот критик сейчас смотрит, все и так ясно.

Морниел тем временем снимал с полки картину за картиной. Он совал их под нос Глеску, сжавшего губы так, словно его вот-вот вырвет.

— Ничего не понимаю, — признался м-р Глеску, глядя на сплошь заваленный холстами пол. — Все это, очевидно, написано до того, как вы открыли себя и нашли свою уникальную технику. Но я ищу хотя бы крошечный намек на грядущую гениальность. А нахожу лишь… — он оглушенно тряхнул головой.

— А как вам эта? — тяжело дыша, спросил Морниел. М-р Глеску оттолкнул холст обеими руками.

— Пожалуйста, уберите! — он снова покосился на указательный палец. Я заметил, что черное пятно на нем сделалось больше и пульсирование его замедлилось. — Мне пора возвращаться, — сказал он. — А между тем я оказался в совершеннейшем тупике! Позвольте показать вам кое-что, джентльмены, — он нырнул в свой красный ящик и вернулся, держа в руках книгу.

Мы с Морниелом вытянули шеи, заглядывая ему через плечо.

Страницы позвякивали, когда он переворачивал их; одно я знал наверняка: то, что напечатана она не на бумаге. И обложка…

МОРНИЕЛ МЕТЬЮЭЙ

1928–1996

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ РАБОТ

— Ты в двадцать восьмом родился? — спросил я. Морниел кивнул.

— Двадцать третьего мая, — он замолчал. Я знал, о чем он сейчас думает, и быстренько посчитал в уме. Шестьдесят восемь лет. Немногим дано знать, сколько им отмерено. Что ж, шестьдесят восемь — не так уж и плохо.

М-р Глеску открыл книгу на первой картинке. Даже теперь, при одном лишь воспоминании о первом взгляде на нее, у меня слабеют коленки.

Это была яркая, вся в светлых цветах абстракция, но такая, какой я даже вообразить себе не мог. По сравнению с ней работы лучших известных мне абстракционистов казались детскими каракулями. Вам бы она понравилась — вне зависимости от того, предпочитаете вы абстрактную или фигуративную живопись; да что там, она понравилась бы вам, даже если бы вы слабо разбирались в живописи. Не хочу показаться сентиментальным, но у меня на глаза навернулись слезы, честное слово. Любой, мало-мальски воспринимающий красоту, отреагировал бы подобным образом. Только не Морниел.

— А, штуки вроде этой? — произнес он так, словно на него снизошло озарение. — Что же вы сразу не сказали, что вас интересуют такое?

М-р Глеску схватил Морниела за грязную футболку.

— Вы хотите сказать, у вас есть и такие работы?