После того как буровые работы наладились и грузы из д удинки в основном завезены, наша жизнь на зимовке пошла без особых затруднений. Питались мы все и в доме, и в общежитии одинаково. Наличие обменного фонда позволяло нам иметь достаточное количество оленьего мяса и рыбы. В общежитии готовил пекарь Коротких, а у нас в доме - его жена Шура. Хлеб на всех выпекал Коротких. Он оказался хорошим специалистом: заново переложил печь в общежитии, расширил ее, устроил особые дымоходы, подсыпал на под песку и гальки, так что печение хлеба на всю зимовку для него не составляло труда. Воскресенье считалось выходным. Обед в этот день был более разнообразным, и к нему подавался пирог, большей частью с рыбой, которой нас снабжала рыболовная артель на Часовне. Кроме общего питания, желающие могли брать дополнительно продукты, конечно в пределах возможного. Корешков завел для каждого расчетную книжку, куда ежемесячно заносился, с одной стороны, заработок, с другой - забранные продукты и товары. Книжки выдавались на руки и, кроме Корешкова, подписывались Богачем как представителем профсоюза.
Забот по хозяйству стало меньше, и Андрей Иванович не захотел дальше оставаться на зимовку. Лет ему уже порядочно, за пятьдесят. Елена Семеновна, его жена, в Москве, а он тут один. Я его не стал задерживать, и в начале декабря он уехал. Дальнейшие хозяйственные заботы свободно мог взять на себя Корешков. Теперь на зимовке осталась только молодежь. Самым старшим был Клемантович, остальным нет и 30 лет. По вечерам в доме мы собирались в комнате Клемантовича, где стоял большой стол, висела яркая керосиновая лампа «Молния», и потому она считалась столовой. Там мы ужинали, пили чай, разговаривали о многом и разном. В Красноярске Е. И. Урванцева по случаю купила вместительный самовар, чайный сервиз, обеденную посуду, и эта сервировка создавала приятное чувство домашности. В. А. Корешков из пня, его корней и оленьей шкуры сделал себе нечто вроде кресла, мы же сидели кто на табуретках, а кто просто на древесных чурбанах. Одной из частых тем наших разговоров был вопрос о будущем Норильска. Все были уверены, что, конечно, его ожидает промышленное развитие. В этом нас убеждали и непосредственная близость крупного месторождения каменного угля хорошего качества к рудному месторождению, и его богатство, где, кроме меди и никеля, имеются благородные металлы. Кроме того, Северный морской путь в Сибирь уже стал широко использоваться для доставки грузов в устья Оби и Енисея. Морским и речным судам уголь совершенно необходим. Его можно доставлять по Пясине, судоходность которой, как и оз. Пясино и р. Норильской, установлена нашими работами прошлого года. А от нас до р. Норильской всего 12- 15 км. Прокладка узкоколейки тут не представит труда. Все наши споры сводились к тому, скоро ли это произойдет. Я был убежден, что это случится на наших глазах, думал дальше принимать участие в изучении и освоении Норильска и вообще всего Таймыра. Я говорил В. А. Корешкову: «Вот ты, Витя, сейчас сидишь в кресле из чурбана, а придет время - будешь сидеть в кожаном кресле и светить тебе будет не керосиновая лампа, а электрическая люстра». Все слушали, подшучивали, и кто верил, а кто и сомневался в моем предсказании, уж слишком оно не соответствовало тому, что нас сейчас окружает: маленький домик в снегах, и кругом безбрежная тундра.