Открытие природы

Гумбольдта учила природа. И величайшим из преподанных ею уроков был урок свободы. «Природа – территория свободы», – утверждал Гумбольдт, ибо природное равновесие создано многообразием, которое должно, в свою очередь, стать образцом для политики и нравственности. Все, от примитивного мха или насекомого до слонов или величественных дубов, исполняет свою роль, и все вместе составляет единое целое. Человечество – лишь малая толика единства. Сама природа является республикой свободы{651}.

Часть III Возвращение: Сортировка идей

9. Европа

В конце июня 1804 г. Гумбольдт отплыл из Соединенных Штатов на французском фрегате «Фаворит» и в августе, за пару недель до своего тридцать пятого дня рождения, прибыл в Париж, где его встречали как героя{652}. После пяти с лишним лет отсутствия он возвращался с сундуками, набитыми десятками блокнотов, сотнями зарисовок, результатами десятков тысяч астрономических, геологических и метеорологических наблюдений{653}. Он привез около 60 000 образцов растений, из которых примерно 2000 были новыми для европейских ботаников – поразительная цифра, если иметь в виду, что к концу XVIII в. число известных видов не превышало 6000. Как справедливо указывал сам Гумбольдт, он собрал больше образцов, чем кто-либо еще.

«Как же меня тянет снова оказаться в Париже!» – писал он одному французскому ботанику из Лимы за два года до этого{654}. Но Париж, куда он вернулся, был уже совсем не тем городом, который он покинул в 1798 г. Он уезжал из республики, а теперь попал в страну, где правил диктатор. После переворота в ноябре 1799 г. Наполеон объявил себя первым консулом, став самым могущественным человеком во Франции. Затем, всего за несколько недель до приезда Гумбольдта, Наполеон объявил, что будет провозглашен императором Франции. Париж был полон шума строек: город должен был соответствовать наполеоновскому представлению о величии. «Я чувствую себя новичком и должен первым делом сориентироваться», – писал Гумбольдт старому другу{655}. Собор Парижской Богоматери реставрировали к декабрьской коронации Наполеона, средневековые деревянные каркасные дома сносили, чтобы освободить место для пешеходных зон, бульваров и фонтанов. Был вырыт канал длиной 100 километров, по которому в Париж подавалась питьевая вода, и возводилась набережная Орсе, предназначенная для предотвращения разливов Сены.

Гумбольдт после возвращения в Европу

Большая часть известных Гумбольдту газет были закрыты или возглавлялись лояльными новому режиму главными редакторами; карикатуры на Наполеона и на его правление были запрещены. Наполеон создал новую полицию и Банк Франции, регулировавший денежное обращение. Он сосредоточил свою власть в Париже и взял под свой строгий контроль все аспекты гражданской жизни. Не изменилось, кажется, одно: по всей Европе по-прежнему полыхала война.

Гумбольдт выбрал своим новым домом Париж по простой причине: никакой другой город не был столь погружен в науку. Больше нигде в Европе не было места, где позволялось мыслить так вольно и свободно{656}. Французская революция уменьшила роль католической церкви, и ученые во Франции больше не были связаны религиозным каноном и ортодоксальными представлениями. Они могли экспериментировать и выдвигать гипотезы, не озираясь на предрассудки, подвергая все и вся сомнению. Разум стал новой религией, в науку хлынули деньги. В Ботаническом саду – так теперь назывался бывший Королевский сад – были построены новые оранжереи, и Музей естественной истории обогащался коллекциями, которые награбила наполеоновская армия по всей Европе: гербариями, окаменелостями и даже двумя живыми слонами из Голландии{657}. В Париже Гумбольдт нашел единомышленников, так же как и граверов, и научные сообщества, институты и салоны. Париж был, кроме всего прочего, центром книгоиздания. Короче говоря, нигде, как там, Гумбольдт не мог бы так успешно делиться с миром своими новыми идеями.

Город представлял собой кипящий котел. Это был истинный мегаполис с населением около полумиллиона человек, второй по величине, после Лондона, город Европы. За десять лет, прошедших после революции, Париж пережил период разрушений и лишений, но теперь там опять возобладали веселье и легкомыслие{658}. К женщинам снова обращались «мадам» и «мадемуазель», а не «гражданка», десяткам тысяч французов-эмигрантов разрешили вернуться на родину. Повсюду открывались кафе, количество ресторанов за послереволюционные годы выросло со ста до пятисот. Иностранцы не уставали удивляться парижской уличной жизни. Казалось, все горожане живут друг у друга на глазах, «удаляясь домой только для сна», по наблюдению английского поэта-романтика Роберта Саути{659}.