Открытие природы

Гумбольдт уже пытался получить их разрешение летом 1814 г., когда сопровождал прусского короля Фридриха Вильгельма III в Лондон, на празднование союзниками победы над Наполеоном. За две короткие недели Гумбольдт успел повстречаться с политиками, герцогами, лордами и леди, учеными и мыслителями – короче говоря, со всеми, кто мог оказаться полезным, – однако ничего не добился{1008}. Он не терял надежды и воодушевления, некоторые обещали ему помощь и содействие, но в конце концов никакого паспорта не выдали.

Через три года, 31 октября 1817 г., Гумбольдт опять объявился в Лондоне с намерением во второй раз преодолеть сопротивление Ост-Индской компании{1009}. Его брат Вильгельм, только что переехавший в Англию в новой должности – прусский посланник в Британии, ждал его в своем доме на Портленд-Плейс. Новое местожительство пришлось Вильгельму не по вкусу{1010}: Лондон был слишком велик, погода нагоняла тоску. Улицы были запружены каретами, тележками и людьми. Туристы обыкновенно жаловались на опасность прогулок по городу, особенно по понедельникам и пятницам, когда по узким улицам гнали гурты скота. Дым от сжигания угля и туман часто создавали в Лондоне атмосферу клаустрофобии. Американский посланник в Лондоне Ричард Раш дивился, как англичане всегда добивались «величия при таком коротком световом дне»{1011}.

Окрестности улицы Портленд-Плейс, где проживал Вильгельм, находились в одном из самых фешенебельных районов Лондона. Правда, той зимой там развернулась большая стройка, так как архитектор Джон Нэш осуществлял свою обширную перепланировку города, по которой лондонская резиденция принца-регента, Карлтон-Хаус в Сент-Джеймсском парке, должна была наконец соединиться с новым Реджент-Парком. Как часть его в лабиринте узких улочек Сохо прорубали Реджент-стрит, связанную с Портленд-Плейс. Работы начались в 1814 г., и повсюду было шумно, так как старые дома сносили, чтобы освободить место новым широким улицам.

Для Александра была приготовлена комната, и Вильгельму не терпелось принять своего брата. Но тот, как водится, взял с собой спутника, на сей раз Франсуа Араго. Вильгельм был против тесных дружеских уз своего брата: вероятно, это было сочетание ревности с тревогой из-за того, что может показаться неподобающими взаимоотношениями{1012}. Когда Вильгельм отказался поселить у себя Араго, Александр переехал вместе со своим другом в ближайшую гостиницу. Визит начинался не лучшим образом.

Вильгельм сетовал, что всегда видит брата только вместе с кем-то еще. Ни разу они не обедали дома просто вдвоем, жаловался он{1013}; при этом он признавал, что Александра всегда сопровождает вихрь активности. Вильгельм по-прежнему считал его слишком офранцузившимся и часто сердился на его нескончаемый «поток слов»{1014}. Обычно он позволял брату говорить, не перебивая его{1015}. Но при всех их разногласиях Вильгельм был счастлив его видеть.

Несмотря на хаос вокруг Портленд-Плейс, район вполне устроил Александра. За считаные минуты он мог вырваться через поля и по извивавшимся тропинкам на север, при этом до штаб-квартиры Королевского общества можно было быстро доехать в экипаже и в двадцать минут пешком добраться до Британского музея, одного из самых привлекательных мест в тот год. Туда стекались тысячи любопытных, чтобы взглянуть на знаменитые мраморы Элгина{1016} – собрание образцов искусства, которые граф Элгин вывез из греческого Акрополя и которые всего несколько месяцев тому назад обрекли новое пристанище в Британском музее. Мраморы Элгина поражали воображение. Вильгельм говорил своей жене Каролине, что «это неслыханный грабеж! Как будто видишь все Афины»{1017}.

Кроме того, торговый бум в Лондоне не походил на таковой в Париже. Лондон был крупнейшим в мире городом, и экономическая доблесть Британии, весь имперский блеск был выставлен напоказ в лавках по Вест-Энду{1018}. После ссылки Наполеона на Святую Елену и устранения французской угрозы начался длительный период бесспорного преобладания Британии в мире. Гости ее столицы восхищались «таким огромным количеством всего на свете»{1019}. Там было шумно, грязно и людно.