Открытие себя

– Рассказывайте дальше вы, Марина, – предложил Март. – Вы принимали более активное участие в дискуссии, чем я. Один ваш парадокс многого стоит!..

– Если бы его не высказала я, его высказали бы другие, – улыбнулась та. – Это витало в воздухе. Понимаете, – повернула она голову к Искре, – мы, что называется, завелись. Почувствовали злость исследователей, даже ярость…

– У Бруно это точно была ярость, – усмехнулась Галина.

– Да. Но он-то и задал тон всему.

2

Ярость это была или что-то иное, но за часы, на которые они расстались, произошло то, чего не могли добиться от Аскера за годы – ни намеками, ни подтруниваниями, ни прямыми замечаниями: он похудел. В отсек управления он пришел и постаревший и, одновременно, помолодевший. Чисто выбрит, движения и жесты собранно-четкие, и в глазах действительно затаенный гнев исследователя, гнев мысли.

– Приношу свои извинения нашим женщинам, – начал он, едва войдя в отсек, – за то, что вел себя неподобающим образом: повысил голос, наговорил резкостей… – И голос у Бруно стал четче, яснее. – На самом деле они – прежде всего Галинка – правы. Действительно произошло величайшее открытие – и мы на острие его. Так ли, иначе ли, по-дурному, по-умному… без нас не обошлось. Теперь предаваться унынию, распускать нюни, самобичеваться – пустое дело. Словом, я был не прав, а Галина права. И Марина тоже. – Физик повернулся к ним, сидевшим рядом в углу, чопорно склонил лысую голову. – Еще раз прошу простить…

Галина порозовела, с улыбкой кивнула. Марина поступила иначе: протянула руку тыльной стороной ладони вперед. Бруно понял, сделал шаг, поцеловал руку. Такое астронавты видели только в старых фильмах.

– Ага, можешь, – невозмутимо одобрил Корень. – Теперь давай высказывайся по существу. Я ж вижу, что тебе есть что сказать.

– Еще как есть-то… Понимаете, мы пожинаем сейчас плоды многовековой трусости мышления.

Физик не сел в кресло, ходил около него, останавливался, опирался на спинку. Будто возле кафедры в университетской аудитории, а не на мчавшем в неизвестность звездолете.

– И трусости, как ни прискорбно, именно физиков – в том числе и меня. Ведь в плане теоретическом что произошло? Да ничего особенного: математические решения со знаком «минус» надо уважать точно так, как и решения со знаком «плюс». Только и всего. Это все мы в школе проходили… Тем не менее в истории науки, истории фундаментальных открытий только лишь один человек имел мудрое мужество так сделать. Вы знаете имя этого человека, потому что благодаря ему существует звездоплавание. Он открыл для него антивещество…

– Дирак, – негромко молвил Корень.

– Да. Поль Адриен Морис Дирак, первая половина двадцатого века. Он построил теорию материи, по которой вещество порождается вакуумом как флюктуации этой плотневшей среды. Вакуум, пространство – океан, вещество – рябь на поверхности его… В смысле математическом эти флюктуации – решения квадратного уравнения. А их, как известно, два: одно с плюсом перед корнем, другое с минусом. С плюсовым решением было ясно, это обычное вещество. Минусовое не с чем было отождествить, его по всем канонам полагалось отбросить. Но Дирак предположил, что и оно описывает вещество, только пока неизвестное нам: в нем противоположны знаки зарядов. У атомного ядра он отрицателен, а у электронов положителен… Дальше вы знаете: открытие позитрона, открытие антипротона – и так до синтеза антивещества. Дирак же предсказал и явление аннигиляции вещества и антивещества с выделением огромной энергии: ведь плюс и минус взаимно уничтожаются. То есть тоже из самой простой математики.

Он получил Нобелевскую премию, высшую награду для ученого в те времена, был вознесен, канонизирован… а теорию его между тем потихоньку удушили подушками. В ту пору свирепствовал «кризис физики»: резкое противоречие новых фактов естествознания с прежними представлениями о мире и себе – что первичны тела (то есть и мы, ибо мы тела), пространство – это пустота с полями и все такое. Должен сказать, что кризис этот не прекратился до сих пор, просто о нем перестали говорить. Больше того: сейчас мы с вами такие жертвы этого кризиса, как в давние времена банкроты и безработные были жертвами кризисов экономики.

Выбор был не между частностями, теоретическими направлениями, а грубо прямой, между крайностями: или этот мир таков, как мы его воспринимаем, с телами и пустотой между ними, или совсем иной: есть плотная мировая среда, а в ней различимы нами лишь неоднородности-флюктуации; они и есть «тела». Так вот, теория Дирака подтверждала именно среду – и такой плотности, что против нее прежние модели – мирового эфира и тому подобное – были жалки: ядерной! И вещество действительно порождалось средой просто и прямо, не только в смысле математическом. Это означало то, до чего сейчас дозреваем мы и, в частности, капитан Корень: мир совершенно не такой. И… все корифеи естествознания перед этой моделью, перед перспективой общего потрясения умов – струсили. Да извинят меня дамы, навалили в штаны.

Валили они в них и потом, вплоть до нашего времени…