Открытие себя

– Включая и тебя, – безжалостно заключил Корень. – Ты ведь тоже на Земле в корифеях ходил.

Бруно побагровел по самую лысину, замолк. Потом сказал с трудом:

– Да, включая и меня. И виноват наиболее в происшедшем здесь именно я. Одним своим присутствием, которое избавляло остальных от необходимости глубоко думать. Ну еще бы, с нами такой авторитет!.. Ух… – Он постучал себя по широкому лбу кулаком, крепко постучал.

– Ладно, так что там дальше с теорией Дирака? – направил разговор Летье.

– Что?.. Наиболее блестяще подтвердившаяся теория естествознания была отвергнута. Антивещество приняли, математический аппарат, из которого оно вытекает, тоже – куда ж денешься! Но модель ни-ни. Она забыта, как и Кризис физики… Тем самым был скомпрометирован и глубочайший Дираков подход: что за любым математическим решением – пусть с минусом или в мнимых числах – есть какая-то реальность… – Аскер помолчал, оглядел всех. – Тем самым так же неявно подушками было удушено и время со знаком минус, или, говоря осторожнее, идея распространения света со знаком минус, не от источника, а К НЕМУ.

Да, на Земле такого нет, в Солнечной системе тоже не обнаружили. Всюду, если видим что-то, то уверенно приближаемся: оно, это что-то, растет в размерах и оказывается на месте, где видели. Но что такое десятимиллиарднокилометровый поперечник Солнечной системы, которую свет пролетает за неполные сутки, в масштабах Вселенной, где дистанции измеряют световыми годами, световыми тысячелетиями и даже, если до иных галактик, миллионами световых лет? Пятачок. Точка… Почему же распространили представления из этой точки на всю необъятность?

– Но и в первых звездных полетах тоже ничего не обнаружили, – сказал Летье.

– Ну, присоединили к пятачку хвостик в несколько парсек, – пожал плечами физик. – Много ли это?.. – Он заходил по отсеку. – И ведь не требовалось ни теоретических изысков, ни глубин. Просто чтоб заискрило что-то в умах, витало в воздухе: посматривайте, мол. Мало ли что здесь так!.. Тогда бы и мы посматривали на Г-1830 внимательней с самого начала, а не через семнадцать лет. И с гирокомпасом не опозорились бы.

Пришла очередь снова побагроветь капитану. Гирокомпас он себе простить не мог. Опустил голову.

3

После речи Бруно в отсеке стало тихо. Каждый отнес к себе его слова.

Корифей ты или не корифей, это никого не избавляло от необходимости думать; в том числе и на глубочайшие темы, о каких не думают на Земле. О свойствах пространства и времени, например. Лететь-то им, быть один на один с этими свойствами им. И тоже не заискрило…

«Недоумковатость… – вертелось в голове Стефана Марта. – Приготовили себя к опасностям в виде каких-то активных проявлений Космоса, даже к опасности долгого пути в одиночестве… а вот к беде по имени „недоумковатость“ нет. И сейчас мы не столько жертвы, сколько дураки».

К себе, впрочем, он относил все это в меньшей степени. Во-первых, заметил неладное именно он; и поднял тревогу тоже. Во-вторых, свою работу он, конструктор звездолета в Космосе, в пути, выполнил блестяще. Ему есть с чем вернуться на Землю, есть что показать. А вот остальным…

– Ничего не понимаю… – как-то растерянно улыбнулась Марина, посмотрела на всех. – Мы открыли звезду с обратным течением времени, так? Пусть. Давайте рассуждать логично. Допустим, у звезды есть планета, а на ней мыслящие существа… Логически допустимо, верно?

– Да, ну и что? – повернулся к ней Летье.

– …Для тех существ их время течет «нормально». По-нашему же наоборот: там старики превращаются в юношей, потом в младенцев… но это, можно сказать, их внутреннее дело. Для них все выглядит так, будто это мы развиваемся от стариков к младенцам…

– …но это наше внутреннее дело, – вставил Летье. – Одну из кинолент намотали не с того конца. Герой сначала гибнет, потом бреется…

– …высаживая щетину на лицо, – добавил Корень.

– Да, – кивнула Марина, – и пока эти два мира не взаимодействуют, такое движение времен устраивает и нас, и тех существ – если они там есть. Но теперь системы взаимодействуют! Мы видим антилучи Г-1830, наблюдаем физическое явление, подчиняющееся иному времени.

– Вообще полностью изолированных систем нет, – заметил Бруно, усаживаясь в свое кресло. Его тоже заинтересовали размышления биолога.